Page 182 - Двенадцать стульев

Вспыхнула спичка, и странное дело, стул сам собою скакнул в сторону и вдруг, на глазах
изумленных концессионеров, провалился сквозь пол.
— Мама! — крикнул Ипполит Матвеевич, отлетая к стене, хотя не имел ни малейшего
желания этого делать.
Со звоном выскочили стекла, и зонтик с надписью: «Я хочу Подколесина», подхваченный
вихрем, вылетел в окно к морю, Остап лежал на полу, легко придавленный фанерными
щитами.

Было двенадцать часов и четырнадцать минут. Это был первый удар большого крымского
землетрясения 1927 года.

Удар в девять баллов, причинивший неисчислимые бедствия всему полуострову, вырвал
сокровище из рук концессионеров.
— Товарищ Бендер! Что это такое? — кричал Ипполит Матвеевич в ужасе.

Остап был вне себя: землетрясение встало на его пути. Это был единственный случай в его
богатой практике.

— Что это? — вопил Воробьянинов. С улицы доносились крики, звон и топот.
— Это то, что нам нужно немедленно удирать на улицу, пока нас не завалило стеной.
Скорей! Скорей! Дайте руку, шляпа.

И они ринулись к выходу. К их удивлению, у двери, ведущей со сцены в переулок, лежал на
спине целый и невредимый гамбсовский стул. Издав собачий визг, Ипполит Матвеевич
вцепился в него мертвой хваткой.
— Давайте плоскогубцы! — крикнул он Остапу.
— Идиот вы паршивый! — застонал Остап. — Сейчас потолок обвалится, а он туте ума
сходит! Скорее на воздух!
— Плоскогубцы! — ревел обезумевший Ипполит Матвеевич.

— Ну вас к черту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога как память?
С этими словами Остап кинулся к двери, Ипполит Матвеевич залаял и, подхватив стул,
побежал за Остапом.
Как только они очутились на середине переулка, земля тошно зашаталась под ногами, с
крыши театра повалилась черепица, и на том месте, которое концессионеры только что
покинули, уже лежали останки гидравлического пресса.
— Ну, теперь давайте стул, — хладнокровно сказал Бендер. — Вам, я вижу, уже надоело
его держать.
— Не дам! — взвизгнул Ипполит Матвеевич.

— Это что такое? Бунт на корабле? Отдайте стул. Слышите?
— Это мой стул! — заклекотал Воробьянинов, перекрывая стон, плач и треск, несшиеся
отовсюду.
— В таком случае получайте гонорар, старая калоша!

И Остап ударил Воробьянинова медной ладонью по шее.
В эту же минуту по переулку промчался пожарный обоз с факелами, и при их трепетном
свете Ипполит Матвеевич увидел на лице Бендера такое страшное выражение, что
мгновенно покорился и отдал стул.
— Ну, теперь хорошо, — сказал Остап, переводя дыхание, — бунт подавлен. А сейчас
возьмите стул и несите его за мной. Вы отвечаете за целость вещи. Если даже будет удар в
пятьдесят баллов, стул должен быть сохранен! Поняли?

— Понял.