Page 8 - Двенадцать стульев

— Клавдии Ивановне.

— Эпполе-эт, — прогремела она, — сегодня я видела дурной сон.

Слово «сон» было произнесено с французским прононсом.
Ипполит Матвеевич поглядел на тещу сверху вниз. Его рост доходил до ста восьмидесяти
пяти сантиметров, и с такой высоты ему легко и удобно было относиться к теще с
некоторым пренебрежением. Клавдия Ивановна продолжала:
— Я видела покойную Мари с распущенными волосами и в золотом кушаке.

От пушечных звуков голоса Клавдии Ивановны дрожала чугунная лампа с ядром, дробью и
пыльными стеклянными цацками.

— Я очень встревожена. Боюсь, не случилось бы чего.
Последние слова были произнесены с такой силой, что каре волос на голове Ипполита
Матвеевича колыхнулось в разные стороны. Он сморщил лицо и раздельно сказал:

— Ничего не будет, маман. За воду вы уже вносили?
Оказывается, что не вносили. Калоши тоже не были помыты. Ипполит Матвеевич не любил
своей тещи. Клавдия Ивановна была глупа, и ее преклонный возраст не позволял надеяться
на то, что она когданибудь поумнеет. Скупа она была до чрезвычайности, и только
бедность Ипполита Матвеевича не давала развернуться этому захватывающему чувству.
Голос у нее был такой силы и густоты, что ему позавидовал бы Ричард Львиное Сердце, от
крика которого, как известно, приседали кони. И кроме того, — что было самым ужасным,
— Клавдия Ивановна видела сны. Она видела их всегда. Ей снились девушки в кушаках,
лошади, обшитые желтым драгунским кантом, дворники, играющие на арфах, архангелы в
сторожевых тулупах, прогуливающиеся по ночам с колотушками в руках, и вязальные
спицы, которые сами собой прыгали по комнате, производя огорчительный звон. Пустая
старуха была Клавдия Ивановна. Вдобавок ко всему под носом у нее выросли усы, и
каждый ус был похож на кисточку для бритья.

Ипполит Матвеевич, слегка раздраженный, вышел из дому.
У входа в свое потасканное заведение стоял, прислонясь к дверному косяку и скрестив
руки, гробовых дел мастер Безенчук. От систематических крахов своих коммерческих
начинаний и от долговременного употребления внутрь горячительных напитков глаза
мастера были ярко-желтыми, как у кота, и горели неугасимым огнем.

— Почет дорогому гостю! — прокричал он скороговоркой, завидев Ипполита Матвеевича.
— С добрым утром!
Ипполит Матвеевич вежливо приподнял запятнанную касторовую шляпу.

— Как здоровье тещеньки, разрешите узнать?
— Мр-мр-мр, — неопределенно ответил Ипполит Матвеевич и, пожав прямыми плечами,
проследовал дальше.
— Ну, дай бог здоровьичка, — с горечью сказал Безенчук, — одних убытков сколько несем,
туды его в качель!
И снова, скрестив руки на груди, прислонился к двери.

У врат похоронного бюро «Нимфа» Ипполита Матвеевича снова попридержали.
Владельцев «Нимфы» было трое. Они враз поклонились Ипполиту Матвеевичу и хором
осведомились о здоровье тещи.
— Здорова, здорова, — ответил Ипполит Матвеевич, — что ей делается! Сегодня золотую
девушку видела, распущенную. Такое ей было видение во сне. Три «нимфа» переглянулись
и громко вздохнули. Все эти разговоры задержали Ипполита Матвеевича в пути, и он,
против обыкновения, пришел на службу тогда, когда часы, висевшие над лозунгом «Сделал
свое дело — и уходи», показывали пять минут десятого.