Page 92 - Двенадцать стульев

Сердце шаталось, как маятник. В ушах тикало.
На призывный звон гитары Выйди, милая моя.
Тревога носилась по коридору. Ничто не могло растопить холод несгораемого шкафа. От

Севильи до Гренады В тихом сумраке ночей...

В пеналах стонали граммофоны. Раздавался пчелиный гул примусов.
Раздаются серенады, Раздается звон мечей...

Словом, Ипполит Матвеевич был влюблен до крайности в Лизу Калачову.
Многие люди проходили по коридору мимо Ипполита Матвеевича, но от них пахло табаком,
или водкой, или аптекой, или суточными щами. Во мраке коридора людей можно было
различать только по запаху или тяжести шагов. Лиза не проходила. В этом Ипполит
Матвеевич был уверен. Она не курила, не пила водки и не носила сапог, подбитых
железными дольками. Йодом или головизной пахнуть от нее не могло. От нее мог произойти
только нежнейший запах рисовой кашицы или вкусно изготовленного сена, которым
госпожа Нордман-Северова так долго кормила знаменитого художника Илью Репина.
Но вот послышались легкие, неуверенные шаги. Кто-то шел по коридору, натыкаясь на его
эластичные стены и сладко бормоча.

— Это вы, Елизавета Петровна? — спросил Ипполит Матвеевич зефирным голоском.
В ответ пробасили:

— Скажите, пожалуйста, где здесь живут Пфеферкорны? Тут в темноте ни черта не
разберешь.
Ипполит Матвеевич испуганно замолчал. Искатель Пфеферкорнов недоуменно подождал
ответа и, не дождавшись его, пополз дальше.
Только к девяти часам пришла Лиза. Они вышли на улицу, под карамельно-зеленое
вечернее небо.
— Где же мы будем гулять? — спросила Лиза. Ипполит Матвеевич поглядел на ее белое
светящееся лицо и, вместо того чтобы прямо сказать: «Я здесь, Инезилья, стою под окном»,
начал длинно и нудно говорить о том, что давно не был в Москве и что Париж не в пример
лучше Белокаменной, которая, как ни крути, остается бессистемно распланированной
большой деревней.
— Помню я Москву, Елизавета Петровна, не такой. Сейчас во всем скаредность
чувствуется. А мы, в Свое время, денег не жалели. «В жизни живем мы только раз», есть
такая песенка.
Прошли через весь Пречистенский бульвар и вышли на набережную, к храму Христа-
спасителя.
За Москворецким мостом тянулись черно-бурые лисьи хвосты. Электрические станции
Могэса дымили, как эскадра. Трамваи перекатывались через мосты. По реке шли лодки.
Грустно повествовала гармоника.

Ухватившись за руку Ипполита Матвеевича, Лиза рассказала ему обо всех своих
огорчениях. Про ссору с мужем, про трудную жизнь среди подслушивающих соседей —
бывших химиков — и об однообразии вегетарианского стола.

Ипполит Матвеевич слушал и соображал. Демоны просыпались в нем. Мнился ему
замечательный ужин. Он пришел к заключению, что такую девушку нужно чем-нибудь
оглушить.

— Пойдемте в театр, — предложил Ипполит Матвеевич.

— Лучше в кино, — сказала Лиза, — в кино дешевле.
— О! При чем тут деньги! Такая ночь, и вдруг какие-то деньги.