Page 68 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

– Ты понимаешь что-нибудь? Куда мы приехали? Ведь это что же, – белый штаб?
Он поднял худые плечи – и так и остался натопорщенным от крайнего изумления. Опять
за стеной зашептали. Дверь широко распахнулась, и вошел начальник штаба, средних
лет, плотный, с большим лысым лбом, нахмуренный человек, в грубой солдатской
рубашке, подпоясанный по большому животу кавказским ремешком. Он пристально,
бегло взглянул на Телегина, кивнул Соколовскому и сел за стол, привычным движением
положив перед собой волосатые руки. Лоб его был влажен, как у человека, который
только что хорошо поел и выпил. Почувствовав, что его рассматривают, он жестче
нахмурил одутловатое красивое лицо.

– Дежурный мне передал, что вы, товарищи, прибыли по срочному делу, – сказал он
важно и холодно. – Меня удивило, почему командир полка или вы, товарищ комиссар, не
воспользовались прямым проводом…

– Я три раза пытался соединиться. – Соколовский вскочил и вытащил из кармана
телеграфную ленту, протянул ее начштабу. – Как мы можем спокойно ждать, когда
погибают товарищи… От штаба армии распоряжений нет… Нас умоляют о помощи…
Полк «Пролетарской свободы» гибнет, при нем обоз в две тысячи беженцев…
Начштаба мельком взглянул на ленту и бросил ее, – она запуталась о массивную
чернильницу.
– О том, что сейчас идут бои в расположении полка «Пролетарской свободы», нам,
товарищи, известно… Хвалю ваше усердие, ваш революционный пыл. (Он как бы
подыскивал слова.) Но впредь я просил бы не развивать паники… Тем более что
операции противника носят случайный характер… Словом, все меры приняты, вы
можете спокойно вернуться к вашим обязанностям.
Он поднял голову. Взгляд был строг и ясен. Телегин, понимая, что разговор окончен,
поднялся. Соколовский сидел, точно его пришибли.
– Я не могу вернуться в полк с таким ответом, – проговорил он. – Сегодня же бойцы
сбегутся на митинг, сегодня же полк самовольно выступит на помощь «пролетарцам»…
Предупреждаю, товарищ, что на митинге я буду говорить за выступление…
Начштаба начал багроветь, – голый огромный лоб его заблестел. Шумно откинув кресло,
он встал в наполовину свалившихся солдатских штанах, засунул руки за пояс:
– И вы ответите перед ревтрибуналом армии, товарищ! Не забывайте, у нас не
семнадцатый год!
– Не запугаете, товарищ!

– Молчать!
В это время дверь быстро распахнулась, и вошел высокий, необыкновенно стройный
человек в синей черкеске тонкого сукна. Мрачное красивое лицо его, с темными
волосами, падающими на лоб, с висячими усами, было нежно-розового цвета, какой
бывает у запойно пьющих и у жестоких людей. Губы его были влажны и красны, черные
глаза расширены. Размахивая левым рукавом черкески, он вплоть подошел к
Соколовскому и Телегину, взглянув им в глаза диким взглядом. Повернулся к начштабу.
Ноздри его гневно вздрогнули.

– Опять старорежимные ухватки! Это что такое за «молчать»? Если они виноваты, они
будут расстреляны… Но – без генеральского издевательства…

Начштаба выслушал замечание молча, опустив голову. Возражать не приходилось – это
был сам главком Сорокин.

– Садитесь, товарищи, я слушаю вас, – проговорил Сорокин спокойно и присел на
подоконник.

Соколовский снова принялся объяснять цель поездки: добиться разрешения
Варнавскому полку немедленно выступить на помощь соседним с ним «пролетарцам»;
кроме революционного долга, это продиктовано также простым расчетом: если