Page 99 - Хождение по мукам. Восемнадцатый год

Катя шла рядом с тачанкой. Алексей был весь еще горячий, пьяный после боя. Блестел
глазами, зубами, улыбкой.

– Германцев вчистую искрошили… Вот дурни… Три раза напарывались на наши
пулеметы. Лежат, голубчики, по всему полю… Батьке теперь есть во что армию одеть…
Тпр-рру… Митрофан! Вылезай из берлоги… Принимай раненого героя… А вы вот что,
Екатерина Дмитриевна, от этого дома не отбивайтесь. У нас здесь нехорошо…
На колокольне ударил малиновый звон. Захлопали калитки по селу, раскрылись ставни,
на улицу побежали женщины, вышли осторожные мужики, взялось непонятно откуда
великое множество народа; с песнями и говором пошли на шлях – встречать
победоносную махновскую армию.
Алексей Красильников вместе с Катей отнес полумертвого Мишку на Митрофанов двор,
положил его в холодке, в летней клети, на кровать Александры. Катя занялась
перевязкой, с трудом отодрала от волос заскорузлое от крови тряпье. Мишка только
хрустел зубами. Когда начали промывать страшную рану с правой стороны черепа,
Александра, державшая таз, ахнула и зашаталась. Алексей, схватив таз, отпихнул ее.
– Торчит, видите, сбоку востренькая косточка, – сказал он Кате. – Сашка, принеси
сахарные щипцы…

– Ой, нету, сломались.
Катя ногтями схватила осколок косточки, торчавший в ране. Потянула. Мишка зарычал.
Это был, несомненно, осколок. Ногти ее скользили, она перехватила глубже. Вытащила.
Алексей шумно вздохнул, засмеялся:

– Вот как воюем – по-мужицки!..
Чистым полотном забинтовали Мишкину голову.

Весь мокрый, дрожа мелкой дрожью, он лег под тулуп и открыл глаза. Алексей нагнулся
к нему:

– Ну, как, жив будешь?
– Вчера ей хвастал, вот и нахвастал, – помертвело улыбаясь, проговорил Мишка. Он
смотрел на Катю.
Она вытирала руки и тоже подошла и наклонилась к нему. Он пошевелил губами:

– Алеша, побереги ее.
– Знаю, знаю.

– Я дурное над ней задумал… В город ее надо отправить.
Он опять уставился на Катю почти исступленным взором. Он преодолевал боль и жар
лихорадки как пустяк, ерунду, досаду. Прикосновение смерти разметало в нем все вихри
страстей и противоречий. Он почувствовал в эту минуту, что не пьяница он и злодей, а
взметнувшаяся, как птица в бурю, российская душа и что для геройских дел он пригоден
не хуже другого, – по плечу ему и высокие дела…
Алексей сказал тихо:

– Теперь пускай спит. Ничего, – парень горячий, отлежится.
Катя вышла с Алексеем во двор. Продолжалось все то же странное состояние сна наяву
под необъятным небом в этой горячей степи, где пахло древним дымом кизяка, где снова
после вековой стоянки рыскал на коне человек, широко скаля зубы вольному ветру, где
страсти утолялись, как жажда, полной чашей.

Ей не было страшно. Свое горе свернулось комочком, никому, да и ей самой, здесь не
нужное. Позови ее сейчас на жертву, на подвиг, она бы пошла с тою же легкостью, не
думая. Скажи ей: надо умереть, – ну что же, – только вздохнула бы, подняв к небу ясные