Page 213 - Три товарища

Чиновник откланялся и вышел. Мы тоже вышли.
Орлов запер дверь и передал ключ фрау Залевски.

— Надо поменьше болтать обо всем этом, — сказал я.
— И я так считаю, — сказала фрау Залевски.

— Я имею в виду прежде всего вас, Фрида, — добавил я.

Фрида точно очнулась. Ее глаза заблестели. Она не ответила мне.
— Если вы скажете хоть слово фрейлейн Хольман, — сказал я, — тогда просите милости
у Бога, от меня ее не ждите!

— Сама знаю, — ответила она задиристо. — Бедная дама слишком больна для этого!
Ее глаза сверкали. Мне пришлось сдержаться, чтобы не дать ей пощечину.

— Бедный Хассе! — сказала фрау Залевски.

В коридоре было совсем темно.
— Вы были довольно грубы с графом Орловым, — сказал я казначею. — Не хотите ли
извиниться перед ним?

Старик вытаращил на меня глаза. Затем он воскликнул:
— Немецкий мужчина не извиняется! И уж меньше всего перед азиатом! — Он с треском
захлопнул за собой дверь своей комнаты.
— Что творится с нашим ретивым собирателем почтовых марок? — спросил я
удивленно. — Ведь он всегда был кроток, как агнец.
— Он уже несколько месяцев ходит на все предвыборные собрания, — донесся голос
Джорджи из темноты.
— Ах вот оно что!

Орлов и Эрна Бениг уже ушли. Фрау Залевски вдруг разрыдалась.
— Не принимайте это так близко к сердцу, — сказал я. — Все равно уже ничего не
изменишь.

— Это слишком ужасно, — всхлипывала она. — Мне надо выехать отсюда, я не переживу
этого!

— Переживете, — сказал я. — Однажды я видел несколько сотен англичан, отравленных
газом. И пережил это…

Я пожал руку Джорджи и пошел к себе. Было темно. Прежде чем включить свет, я
невольно посмотрел в окно. Потом прислушался. Пат спала. Я подошел к шкафу, достал
коньяк и налил себе рюмку. Это был добрый коньяк, и хорошо, что он оказался у меня. Я
поставил бутылку на стол. В последний раз из нее угощался Хассе. Я подумал, что,
пожалуй, не следовало оставлять его одного. Я был подавлен, но не мог упрекнуть себя
ни в чем. Чего я только не видел в жизни, чего только не пережил! И я знал: можно
упрекать себя за все, что делаешь, или вообще не упрекать себя ни в чем. К несчастью
для Хассе, все стряслось в воскресенье. Случись это в будний день, он пошел бы на
службу, и, может быть, все бы обошлось.
Я выпил еще коньяку. Не имело смысла думать об этом. Да и какой человек знает, что
ему предстоит? Разве хоть кто-нибудь может знать, не покажется ли ему со временем
счастливым тот, кого он сегодня жалеет.

Я услышал, как Пат зашевелилась, и пошел к ней. Она лежала с открытыми глазами.
— Что со мной творится, Робби, с ума можно сойти! — сказала она. — Опять я спала как