Page 231 - Три товарища

— Браво! — крикнул Ленц. — Необычайно оригинально, Фердинанд!
— Сиди спокойно, Готтфрид! — Фердинанд повернул к нему свою огромную голову. —
Романтики вроде тебя — всего лишь патетические попрыгунчики, скачущие по краю
жизни. Они понимают ее всегда ложно, и все для них сенсация. Да что ты можешь знать
про Ничто, легковесное ты существо!
— Знаю достаточно, чтобы желать и впредь быть легковесным, — заявил Ленц. —
Порядочные люди уважают это самое Ничто, Фердинанд. Они не роются в нем, как
кроты.
Грау уставился на него.

— За тебя! — сказал Готтфрид.
— За тебя! — сказал Фердинанд. — За твое здоровье, пробка ты этакая!

Они выпили свои рюмки до дна.
— С удовольствием был бы и я пробкой, — сказал я и тоже выпил свою рюмку. —
Пробкой, которая делает все правильно и добивается успеха. Хоть бы недолго побыть в
таком состоянии!

— Вероотступник! — Фердинанд откинулся в своем кресле так, что оно затрещало. —
Хочешь стать дезертиром? Предать наше братство?
— Нет, — сказал я, — никого я не хочу предавать. Но мне бы хотелось, чтобы не всегда и
не все шло у нас прахом.
Фердинанд подался вперед. Его крупное лицо, в котором в эту минуту было что-то дикое,
дрогнуло.
— Потому, брат, ты и причастен к одному ордену, — к ордену неудачников и неумельцев,
с их бесцельными желаниями, с их тоской, не приводящей ни к чему, с их любовью без
будущего, с их бессмысленным отчаянием. — Он улыбнулся. — Ты принадлежишь к
тайному братству, члены которого скорее погибнут, чем сделают карьеру, скорее
проиграют, распылят, потеряют свою жизнь, но не посмеют, предавшись суете, исказить
или позабыть недосягаемый образ, — тот образ, брат мой, который они носят в своих
сердцах, который был навечно утвержден в часы, и дни, и ночи, когда не было ничего,
кроме голой жизни и голой смерти. — Он поднял свою рюмку и сделал знак Фреду,
стоявшему у стойки: — Дай мне выпить.

Фред принес бутылку.
— Пусть еще поиграет патефон? — спросил он.

— Нет, — сказал Ленц. — Выбрось свой патефон ко всем чертям и принеси бокалы
побольше. Убавь свет, поставь сюда несколько бутылок и убирайся к себе в конторку.

Фред кивнул и выключил верхний свет. Горели только лампочки под пергаментными
абажурами из старых географических карт. Ленц наполнил бокалы.

— Выпьем, ребята! За то, что мы живем! За то, что мы дышим! Ведь мы так сильно
чувствуем жизнь! Даже не знаем, что нам с ней делать!
— Это так, — сказал Фердинанд. — Только несчастный знает, что такое счастье.
Счастливец ощущает радость жизни не более чем манекен: он только демонстрирует эту
радость, но она ему не дана. Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме. Выпьем за
тьму! Кто хоть раз попал в грозу, тому нечего объяснять, что такое электричество. Будь
проклята гроза! Да будет благословенна та малая толика жизни, что мы имеем! И так
как мы любим ее, не будем же закладывать ее под проценты! Живи напропалую! Пейте,
ребята! Есть звезды, которые распались десять тысяч световых лет тому назад, но они
светят и поныне! Пейте, пока есть время! Да здравствует несчастье! Да здравствует
тьма!

Он налил себе полный бокал коньяку и выпил залпом.