Page 239 - Три товарища

В семь часов я заказал телефонный разговор с Пат. После семи действовал половинный
тариф, и я мог говорить вдвое дольше. Я сел на стол в передней и стал ждать. Идти на
кухню не хотелось. Там пахло зелеными бобами, и я не хотел, чтобы это хоть как-то
связывалось с Пат даже при телефонном разговоре. Через четверть часа мне дали
санаторий. Пат сразу подошла к аппарату. Услышав так близко ее теплый, низкий, чуть
неуверенный голос, я до того разволновался, что почти не мог говорить. Я был как в
лихорадке, кровь стучала в висках, я никак не мог овладеть собой.

— Боже мой, Пат, — сказал я, — это действительно ты?
Она рассмеялась.

— Где ты, Робби? В конторе?
— Нет, я сижу на столе у фрау Залевски. Как ты поживаешь?

— Хорошо, милый.
— Ты встала?

— Да. Сижу в белом купальном халате на подоконнике в своей комнате. За окном идет
снег.

Вдруг я ясно увидел ее. Я видел кружение снежных хлопьев, темную точеную головку,
прямые, чуть согнутые плечи, бронзовую кожу.
— Господи, Пат! — сказал я. — Проклятые деньги! Я бы тут же сел в самолет и вечером
был бы у тебя.
— О, дорогой мой…

Она замолчала. Я слышал тихие шорохи и гудение провода.

— Ты еще слушаешь, Пат?
— Да, Робби. Но не надо говорить таких вещей. У меня совсем закружилась голова.
— И у меня здорово кружится голова, — сказал я. — Расскажи, что ты там делаешь
наверху.
Она заговорила, но скоро я перестал вникать в смысл слов и слушал только ее голос. Я
сидел в темной передней под кабаньей головой, из кухни доносился запах бобов. Вдруг
мне почудилось, будто распахнулась дверь и меня обдала волна тепла и блеска, нежная,
переливчатая, полная грез, тоски и молодости. Я уперся ногами в перекладину стола,
прижал ладонь к щеке, смотрел на кабанью голову, на открытую дверь кухни и не
замечал всего этого, — вокруг было лето, ветер, вечер над пшеничным полем и зеленый
свет лесных дорожек. Голос умолк. Я глубоко дышал.
— Как хорошо говорить с тобой, Пат. А что ты делаешь сегодня вечером?

— Сегодня у нас маленький праздник. Он начинается в восемь. Я как раз одеваюсь,
чтобы пойти.

— Что ты наденешь? Серебряное платье?
— Да, Робби. Серебряное платье, в котором ты нес меня по коридору.
— А с кем ты идешь?

— Ни с кем. Вечер будет в санатории. Внизу, в холле. Тут все знают друг друга.

— Тебе, должно быть, трудно сохранять мне верность, — сказал я. — Особенно в
серебряном платье.

Она рассмеялась.
— Только не в этом платье. У меня с ним связаны кое-какие воспоминания.