Page 237 - Три товарища

— Что мне теперь делать? — бормотала она. — Что мне теперь делать?
Я подождал немного. Чувствовал я себя ужасно.

— Ведь есть, вероятно, кто-нибудь, к кому вы можете пойти, — сказал я наконец. —
Лучше вам уйти отсюда. Вы ведь и не хотели оставаться здесь…

— Теперь все обернулось по-другому, — ответила она, не поднимая глаз. — Что же мне
теперь делать?..

— Ведь кто-нибудь, наверно, ждет вас. Пойдите к нему и обсудите с ним все. А после
Рождества зайдите в полицейский участок. Там все документы и банковые чеки. Вы
должны явиться туда. Тогда вы сможете получить деньги.
— Деньги, деньги, — тупо бормотала она. — Что за деньги?

— Довольно много. Около тысячи двухсот марок.
Она подняла голову. В ее глазах вдруг появилось выражение безумия.

— Нет! — взвизгнула она. — Это неправда!
Я не ответил.

— Скажите, что это неправда, — прошептала она. — Это неправда, но, может быть, он
откладывал их тайком на черный день?

Она поднялась. Внезапно она совершенно преобразилась. Ее движения стали
автоматическими. Она подошла вплотную ко мне.
— Да, это правда, — прошипела она, — я чувствую, это правда! Какой подлец! О, какой
подлец! Заставить меня проделать все это, а потом вдруг такое! Но я возьму их и
выброшу, выброшу все в один вечер, вышвырну на улицу, чтобы от них не осталось
ничего! Ничего! Ничего!
Я молчал. С меня было довольно. Ее первое потрясение прошло, она знала, что Хассе
умер, во всем остальном ей нужно было разобраться самой. Ее ждал еще один удар —
ведь ей предстояло узнать, что он повесился. Но это было уже ее дело. Воскресить Хассе
ради нее было невозможно.

Теперь она рыдала. Она исходила слезами, плача тонко и жалобно, как ребенок. Это
продолжалось довольно долго. Я дорого дал бы за сигарету. Я не мог видеть слез.

Наконец она умолкла, вытерла лицо, вытащила серебряную пудреницу и стала
пудриться, не глядя в зеркало. Потом спрятала пудреницу, забыв защелкнуть сумочку.

— Я ничего больше не знаю, — сказала она надломленным голосом, — я ничего больше
не знаю. Наверно, он был хорошим человеком.
— Да, это так.

Я сообщил ей адрес полицейского участка и сказал, что сегодня он уже закрыт. Мне
казалось, что ей лучше не идти туда сразу. На сегодня с нее было достаточно.

Когда она ушла, из гостиной вышла фрау Залевски.
— Неужели, кроме меня, здесь нет никого? — спросил я, злясь на самого себя.

— Только господин Джорджи. Что она сказала?
— Ничего.

— Тем лучше.
— Как сказать. Иногда это бывает и не лучше.

— Нет у меня к ней жалости, — энергично заявила фрау Залевски. — Ни малейшей.