Page 240 - Три товарища

— У меня тоже. Я видел, какое оно производит впечатление. Впрочем, я не так уж
любопытен. Ты можешь мне изменить, только я не хочу об этом знать. Потом, когда
вернешься, будем считать, что это тебе приснилось, позабыто и прошло.
— Ах, Робби, — проговорила она медленно и глухо. — Не могу я тебе изменить. Я
слишком много думаю о тебе. Ты не знаешь, какая здесь жизнь. Сверкающая,
прекрасная тюрьма. Стараюсь отвлечься как могу, вот и все. Вспоминая твою комнату, я
просто не знаю, что делать. Тогда я иду на вокзал и смотрю на поезда, прибывающие
снизу, вхожу в вагоны или делаю вид, будто встречаю кого-то. Так мне кажется, что я
ближе к тебе.

Я крепко сжал губы. Никогда еще она не говорила со мной так. Она всегда была
застенчива, и ее привязанность проявлялась скорее в жестах или взглядах, чем в словах.
— Я постараюсь приехать к тебе, Пат, — сказал я.

— Правда, Робби?
— Да, может быть, в конце января.

Я знал, что это вряд ли будет возможно: в конце февраля надо было снова платить за
санаторий. Но я сказал это, чтобы подбодрить ее. Потом я мог бы без особого труда
оттягивать свой приезд до того времени, когда она поправится и сама сможет уехать из
санатория.

— До свидания, Пат, — сказал я. — Желаю тебе всего хорошего! Будь весела, тогда и мне
будет радостно. Будь веселой сегодня.

— Да, Робби, сегодня я счастлива.
Я зашел за Джорджи, и мы отправились в «Интернациональ». Старый, прокопченный
зал был почти неузнаваем. Огни на елке ярко горели, и их теплый свет отражался во
всех бутылках, бокалах, в блестящих никелевых и медных частях стойки. Проститутки в
вечерних туалетах, с фальшивыми драгоценностями, полные ожидания, сидели вокруг
одного из столов.
Ровно в восемь часов в зале появился хор объединенных скотопромышленников. Они
выстроились перед дверью по голосам: справа — первый тенор, слева — второй бас.
Стефан Григоляйт, вдовец и свиноторговец, достал камертон, дал первую ноту, и пение
началось:

Небесный мир, святая ночь,Пролей над сей душой.Паломнику терпеть невмочь —Подай
ему покой.Луна сияет там вдали,И звезды огоньки зажгли,Они едва не увлеклиМеня
вслед за тобой

— Как трогательно, — сказала Роза, вытирая глаза.
Отзвучала вторая строфа. Раздались громовые аплодисменты. Хор благодарно кланялся.
Стефан Григоляйт вытер пот со лба.
— Бетховен есть Бетховен, — заявил он. Никто не возразил ему. Стефан спрятал носовой
платок. — А теперь — в ружье!
Стол был накрыт в большой комнате, где обычно собирались члены союза. Посредине на
серебряных блюдах, поставленных на маленькие спиртовки, красовались оба молочных
поросенка, румяные и поджаристые. В зубах у них были ломтики лимона, на спинках —
маленькие зажженные елочки. Они уже ничему не удивлялись.

Появился Алоис в свежевыкрашенном фраке, подаренном хозяином. Он принес
полдюжины больших глиняных кувшинов с вином и наполнил бокалы. Пришел Поттер из
общества содействия кремации.
— Мир на земле! — сказал он с большим достоинством, пожал руку Розе и сел возле нее.
Стефан Григоляйт, сразу же пригласивший Джорджи к столу, встал и произнес самую
короткую и самую лучшую речь в своей жизни. Он поднял бокал с искристым