Page 29 - Три товарища

— Не знаю, — ответил я.
Он выпрямился.

— Как то есть не знаешь? Ты ведь записал ее адрес. Сам видел.
— Потерял бумажку.

— Потерял! — Он запустил две пятерни в заросли своих желтых волос. — Значит вот
ради чего я тогда битый час провозился с Биндингом! Потерял!.. Но, может, Отто
запомнил адрес.
— Отто его тоже не знает.

Он подозрительно поглядел на меня.
— Жалкий дилетант! Тем хуже для тебя! Неужели ты не понял, какая это чудесная
девушка? Господи! — Он взглянул на небо. — В кои-то веки нам попалось что-то
стоящее, так эта зануда теряет адрес.
— А мне она не показалась такой уж замечательной.

— А это потому, что ты осел, — ответил Ленц. — Болван, который не понимает ничего,
что возвышается над уровнем шлюх из кафе «Интернациональ». Эх ты, пианист!
Повторяю: познакомиться с ней — с этой девушкой — просто счастье, особенное,
исключительное счастье! Но ты, конечно, ни черта в этом не смыслишь! Ты видел ее
глаза? Разумеется, не видел… Все больше в рюмку глядел…

— Да заткнись ты! — прервал я его, потому что этой рюмкой он попал мне прямо в
открытую рану.

— А руки, — продолжал он, не обращая на меня внимания, — тонкие, длинные руки, как
у мулатки. Уж в этом-то Готтфрид знает толк, можешь мне поверить. Святой Моисей!
Вдруг, нежданно-негаданно встречается девушка что надо — красивая, естественная, а
главное — умеющая создать определенную атмосферу… — На мгновение он
остановился. — А ты-то вообще понимаешь, что это такое — атмосфера? — добавил он.

— Воздух, который накачивают в баллоны, — угрюмо заявил я.
— Ну конечно! — сказал он с выражением жалости и презрения. — Конечно же, воздух!
Атмосфера — это ореол, излучение, тепло, таинственность — все, что одушевляет
красоту и делает ее живой… Впрочем, с кем это я говорю… Испарения рома — вот твоя
атмосфера…
А теперь перестань, а то как бы я не уронил что-нибудь на твой черепок, — буркнул я.

Но Готтфрид говорил и говорил, и ничего я ему не сделал. Ведь он не знал ничего о том,
что произошло, не знал, что каждое его слово задевает меня за живое. Особенно насчет
выпивки. Я уже как-то преодолел эти мысли и начал утешаться. А Ленц взворошил во
мне все это заново. Он без умолку продолжал расхваливать эту девушку, и вскоре мне
стало казаться, будто я и впрямь безвозвратно потерял что-то редкостно прекрасное.

Около шести вечера, все еще в расстроенных чувствах, я пошел в кафе
«Интернациональ» — мое давнишнее убежище. Ленц лишний раз дал мне это
почувствовать. В зале, против моих ожиданий, царило большое оживление. На стойке
пестрели блюда с тортами и кексами, а плоскостопый Алоис проковылял мимо меня с
большим подносом, уставленным кофейной посудой, и скрылся в заднем коридоре. Я
остановился. Почему сегодня кофе подается не в чашках, а в кофейниках? Вероятно,
какое-то общество или союз затеяли грандиозную пирушку и, следовательно, под
столиками уже валяются упившиеся гости.

Но хозяин кафе объяснил мне, в чем дело. Сегодня в большом отдельном кабинете
друзья чествуют Лилли — подружку Розы. Я хлопнул себя по лбу. Как же я мог забыть.
Ведь и меня пригласили на это торжество, — единственного из всех мужчин, как мне
многозначительно сказала Роза. Гомосексуалиста Кики, который тоже присутствовал,
можно было не считать. Я поспешно вышел из кафе и купил букет цветов, ананас,