Page 59 - Три товарища

— Куда хотите, — ответила она с материнской улыбкой.
Я начал болтать. Какое блаженство беседовать с таким простодушным человеком. Я
говорил тихо, Блюменталь мог слышать только обрывки фраз. Так я чувствовал себя
свободнее. Но все-таки он сидел за моей спиной, и это само по себе было достаточно
неприятно.
Мы остановились. Я вышел из машины и посмотрел своему противнику в глаза.
— Господин Блюменталь, вы должны согласиться, что машина идет идеально.

— Пусть идеально, а толку что, молодой человек? — возразил он мне с непонятной
приветливостью. — Ведь налоги съедают все. Налог на эту машину слишком высок. Это я
вам говорю.
— Господин Блюменталь, — сказал я, стремясь не сбиться с тона, — вы деловой человек,
с вами я могу говорить откровенно. Это не налог, а издержки. Скажите сами, что нужно
сегодня для ведения дела? Вы это знаете: не капитал, как прежде, но кредит. Вот что
нужно! А как добиться кредита? Надо уметь показать себя. «Кадиллак» — солидная и
быстроходная машина, уютная, но не старомодная. Выражение здравого буржуазного
начала. Живая реклама для фирмы.

Развеселившись, Блюменталь обратился к жене:
— У него еврейская голова, а?.. Молодой человек, — сказал он затем, — в наши дни
лучший признак солидности — потрепанный костюм и поездки в автобусе, вот это
реклама! Если бы у нас с вами были деньги, которые еще не уплачены за все эти
элегантные машины, мчащиеся мимо нас, мы могли бы с легким сердцем уйти на покой.
Это я вам говорю. Доверительно.
Я недоверчиво посмотрел на него. Почему он вдруг стал таким любезным? Может быть,
присутствие жены умеряет его боевой пыл? Я решил выпустить главный заряд:
— Ведь такой «кадиллак» не чета какому-нибудь «эссексу», не так ли, сударыня?
Младший совладелец фирмы «Майер и сын», например, разъезжает в «эссексе», а мне и
даром не нужен этот ярко-красный драндулет, режущий глаза.
Блюменталь фыркнул, и я быстро добавил:

— Между прочим, сударыня, цвет обивки очень вам к лицу — приглушенный синий
кобальт для блондинки…

Вдруг лицо Блюменталя расплылось в широкой улыбке. Смеялся целый лес обезьян.
— «Майер и сын» — здорово! Вот это здорово! — стонал он. — И вдобавок еще эта
болтовня насчет кобальта и блондинки…
Я взглянул на него, не веря своим глазам: он смеялся от души! Не теряя ни секунды, я
ударил по той же струне:
— Господин Блюменталь, позвольте мне кое-что уточнить. Для женщины это не
болтовня. Это комплименты, которые в наше жалкое время, к сожалению, слышатся все
реже. Женщина — это вам не металлическая мебель; она — цветок. Она не хочет
деловитости. Ей нужны солнечные, милые слова. Лучше говорить ей каждый день что-
нибудь приятное, чем всю жизнь с угрюмым остервенением работать на нее. Это я вам
говорю. Тоже доверительно. И, кстати, я не делал никаких комплиментов, а лишь
напомнил один из элементарных законов физики: синий цвет идет блондинкам.

— Хорошо рычишь, лев, — сказал Блюменталь. — Послушайте, господин Локамп! Я
знаю, что могу запросто выторговать еще тысячу марок…

Я сделал шаг назад. «Коварный сатана, — подумал я, — вот удар, которого я ждал». Я
уже представлял себе, что буду продолжать жизнь трезвенником, и посмотрел на фрау
Блюменталь глазами истерзанного ягненка.

— Но, отец… — сказала она.