Page 24 - Мы

24

сказал ему, R:
– Простите меня, ради Благодетеля. Я совсем болен, не сплю. Не понимаю,
что со мной…
Толстые губы мимолетно усмехнулись:
– Да-да-да! Я понимаю – я понимаю! Мне все это знакомо… разумеется, теоретически.
Прощайте!
В дверях повернулся черным мячиком – назад к столу, бросил на стол книгу:
– Последняя моя… Нарочно принес – чуть не забыл. Прощайте… – «п» брызнуло
в меня, укатился…
Я – один. Или вернее: наедине с этим, другим «я». Я – в кресле, и, положив нога
на ногу, из какого-то «там» с любопытством гляжу, как я – я же – корчусь на кровати.
Отчего – ну отчего целых три года я и О – жили так дружески – и вдруг теперь одно
только слово о той, об… Неужели все это сумасшествие – любовь, ревность – не только
в идиотских древних книжках? И главное – я! Уравнения, формулы, цифры – и… это –
ничего не понимаю! Ничего… Завтра же пойду к R и скажу, что –
Неправда: не пойду. И завтра, и послезавтра – никогда больше не пойду. Не могу,
не хочу его видеть. Конец! Треугольник наш – развалился.
Я – один. Вечер. Легкий туман. Небо задернуто молочно-золотистой тканью, если бы
знать: что там – выше? И если бы знать: кто – я, какой – я?

Запись 12‑ я
Конспект:
Ограничение бесконечности. Ангел. Размышления о поэзии

Мне все же кажется – я выздоровею, я могу выздороветь. Прекрасно спал. Никаких
этих снов или иных болезненных явлений. Завтра придет ко мне милая О, все будет просто,
правильно и ограничено, как круг. Я не боюсь этого слова – «ограниченность»: работа
высшего, что есть в человеке, – рассудка – сводится именно к непрерывному ограничению
бесконечности, к раздроблению бесконечности на удобные, легко переваримые порции –
дифференциалы. В этом именно божественная красота моей стихии – математики. И вот
понимания этой самой красоты как раз и не хватает той. Впрочем, это так – случайная
ассоциация.
Все это – под мерный, метрический стук колес подземной дороги. Я про себя
скандирую колеса – и стихи (его вчерашняя книга). И чувствую: сзади, через плечо,
осторожно перегибается кто-то и заглядывает в развернутую страницу. Не оборачиваясь,
одним только уголком глаза я вижу: розовые, распростертые крылья-уши,
двоякоизогнутое… он! Не хотелось мешать ему – и я сделал вид, что не заметил. Как он
очутился тут – не знаю: когда я входил в вагон – его как будто не было.
Это незначительное само по себе происшествие особенно хорошо подействовало
на меня, я бы сказал: укрепило. Так приятно чувствовать чей-то зоркий глаз, любовно
охраняющий от малейшей ошибки, от малейшего неверного шага. Пусть это звучит
несколько сентиментально, но мне приходит в голову опять все та же аналогия:
ангелы-хранители, о которых мечтали древние. Как много из того, о чем они только мечтали,
в нашей жизни материализовалось.
В тот момент, когда я ощутил ангела-хранителя у себя за спиной, я наслаждался
сонетом, озаглавленным «Счастье». Думаю – не ошибусь, если скажу, что это редкая
по красоте и глубине мысли вещь. Вот первые четыре строчки:

Вечно влюбленные дважды два,
Вечно слитые в страстном четыре,
Самые жаркие любовники в мире –
Неотрывающиеся дважды два…