Page 25 - Мы

25

И дальше все об этом: о мудром, вечном счастье таблицы умножения.
Всякий подлинный поэт – непременно Колумб. Америка и до Колумба существовала
века, но только Колумб сумел отыскать ее. Таблица умножения и до R-13 существовала века,
но только R-13 сумел в девственной чаще цифр найти новое Эльдорадо. В самом деле:
есть ли где счастье мудрее, безоблачнее, чем в этом чудесном мире. Сталь – ржавеет;
древний Бог – создал древнего, т. е. способного ошибаться человека – и, следовательно,
сам ошибся. Таблица умножения мудрее, абсолютнее древнего Бога: она никогда –
понимаете: никогда – не ошибается. И нет счастливее цифр, живущих по стройным вечным
законам таблицы умножения. Ни колебаний, ни заблуждений. Истина – одна, и истинный
путь – один; и эта истина – дважды два, и этот истинный путь – четыре. И разве не абсурдом
было бы, если бы эти счастливо, идеально перемноженные двойки – стали думать о какой-то
свободе, т. е. ясно – об ошибке? Для меня – аксиома, что R-13 сумел схватить самое
основное, самое…
Тут я опять почувствовал – сперва на своем затылке, потом на левом ухе – теплое,
нежное дуновение ангела-хранителя. Он явно приметил, что книга на коленях у меня –
уже закрыта и мысли мои – далеко. Что ж, я хоть сейчас готов развернуть перед ним
страницы своего мозга: это такое спокойное, отрадное чувство. Помню: я даже оглянулся,
я настойчиво, просительно посмотрел ему в глаза, но он не понял – или не захотел понять –
он ни о чем меня не спросил… Мне остается одно: все рассказывать вам, неведомые мои
читатели (сейчас вы для меня так же дороги, и близки, и недосягаемы – как был он в тот
момент).
Вот был мой путь: от части к целому; часть – R-13, величественное целое –
наш Институт Государственных Поэтов и Писателей. Я думал: как могло случиться,
что древним не бросалась в глаза вся нелепость их литературы и поэзии. Огромнейшая
великолепная сила художественного слова – тратилась совершенно зря. Просто смешно:
всякий писал – о чем ему вздумается. Так же смешно и нелепо, как то, что море у древних
круглые сутки тупо билось о берег, и заключенные в волнах силлионы килограммометров –
уходили только на подогревание чувств у влюбленных. Мы из влюбленного шепота волн –
добыли электричество, из брызжущего бешеной пеной зверя – мы сделали домашнее
животное: и точно так же у нас приручена и оседлана когда-то дикая стихия поэзии. Теперь
поэзия – уже не беспардонный соловьиный свист: поэзия – государственная служба, поэзия –
полезность.
Наши знаменитые «Математические Нонны»: без них – разве могли бы мы в школе так
искренне и нежно полюбить четыре правила арифметики? А «Шипы» – это классический
образ: Хранители – шипы на розе, охраняющие нежный Государственный Цветок от грубых
касаний… Чье каменное сердце останется равнодушным при виде невинных детских уст,
лепечущих как молитву: «Злой мальчик розу хвать рукой. Но шип стальной кольнул иглой,
шалун – ой, ой – бежит домой» и так далее? А «Ежедневные оды Благодетелю»? Кто,
прочитав их, не склонится набожно перед самоотверженным трудом этого Нумера
из Нумеров? А жуткие красные «Цветы Судебных приговоров»? А бессмертная трагедия
«Опоздавший на работу»? А настольная книга «Стансов о половой гигиене»?
Вся жизнь во всей ее сложности и красоте – навеки зачеканена в золоте слов.
Наши поэты уже не витают более в эмпиреях: они спустились на землю; они с нами
в ногу идут под строгий механический марш Музыкального Завода; их лира – утренний
шорох электрических зубных щеток и грозный треск искр в Машине Благодетеля,
и величественное эхо Гимна Единому Государству, и интимный звон хрустально-сияющей
ночной вазы, и волнующий треск падающих штор, и веселые голоса новейшей поваренной
книги, и еле слышный шепот уличных мембран.
Наши боги – здесь, с нами – в Бюро, в кухне, в мастерской, в уборной; боги стали,
как мы: эрго – мы стали, как боги. И к вам, неведомые мои планетные читатели, к вам мы
придем, чтобы сделать вашу жизнь божественно-разумной и точной, как наша…