Page 66 - Мы

66

Последнее открытие Государственной Науки: центр фантазии – жалкий
мозговой узелок в области Варолиева моста. Трехкратное прижигание этого узелка
Х-лучами – и вы излечены от фантазии –
навсегда.
Вы – совершенны, вы – машиноравны, путь к стопроцентному счастью –
свободен. Спешите же все – стар и млад – спешите подвергнуться Великой
Операции. Спешите в аудиториумы, где производится Великая Операция.
Да здравствует Великая Операция. Да здравствует Единое Государство,
да здравствует Благодетель!»

…Вы – если бы вы читали все это не в моих записях, похожих на какой-то древний,
причудливый роман, – если бы у вас в руках, как у меня, дрожал вот этот еще пахнущий
краской газетный лист – если бы вы знали, как я, что все это самая настоящая реальность,
не сегодняшняя, так завтрашняя – разве не чувствовали бы вы то же самое, что я? Разве –
как у меня сейчас – не кружилась бы у вас голова? Разве – по спине и рукам – не бежали бы
у вас эти жуткие, сладкие ледяные иголочки? Разве не казалось бы вам, что вы – гигант,
Атлас – и если распрямиться, то непременно стукнетесь головой о стеклянный потолок?
Я схватил телефонную трубку:
– I – 330… Да, да: 330, – потом, захлебываясь, крикнул: – Вы дома, да? Вы читали –
вы читаете? Ведь это же, это же… Это изумительно!
– Да… – долгое, темное молчание. Трубка чуть слышно жужжала, думала что-то… –
Мне непременно надо вас увидеть сегодня. Да, у меня после 16. Непременно.
Милая! Какая-какая милая! «Непременно»… Я чувствовал: улыбаюсь – и никак не могу
остановиться, и так вот понесу по улице эту улыбку – как фонарь, высоко над головой…
Там, снаружи, на меня налетел ветер. Крутил, свистел, сек. Но мне только еще веселее.
Вопи, вой – все равно: теперь тебе уже не свалить стен. И над головой рушатся
чугунно-летучие тучи – пусть: вам не затемнить солнца – мы навеки приковали его цепью
к зениту – мы, Иисусы Навины.
На углу – плотная кучка Иисус-Навинов стояла, влипши лбами в стекло стены. Внутри
на ослепительно белом столе уже лежал один. Виднелись из-под белого развернутые желтым
углом босые подошвы, белые медики – нагнулись к изголовью, белая рука – протянула руке
наполненный чем-то шприц.
– А вы – что ж не идете, – спросил я – никого, или, вернее, всех.
– А вы, – обернулся ко мне чей-то шар.
– Я – потом. Мне надо еще сначала…
Я, несколько смущенный, отошел. Мне действительно сначала надо было увидеть ее, I.
Но почему «сначала» – я не мог ответить себе…
Эллинг. Голубовато-ледяной, посверкивал, искрился «Интеграл». В машинном гудела
динамо – ласково, одно и то же какое-то слово повторяя без конца – как будто мое знакомое
слово. Я нагнулся, погладил длинную холодную трубу двигателя. Милая… какая – какая
милая. Завтра ты – оживешь, завтра – первый раз в жизни содрогнешься от огненных жгучих
брызг в твоем чреве…
Какими глазами я смотрел бы на это могучее стеклянное чудовище, если бы все
оставалось как вчера? Если бы я знал, что завтра в 12 – я предам его… да, предам…
Осторожно – за локоть сзади. Обернулся; тарелочное, плоское лицо Второго Строителя.
– Вы уже знаете, – сказал он.
– Что? Операция? Да, не правда ли? Как – все, все – сразу…
– Да нет, не то: пробный полет отменили, до послезавтра. Все из-за Операции этой…
Зря гнали, старались…
«Все из-за Операции»… Смешной, ограниченный человек. Ничего не видит дальше
своей тарелки. Если бы он знал, что, не будь Операции, – завтра в 12 он сидел бы под замком
в стеклянной клетке, метался бы там и лез на стену…
У меня в комнате, в 15.30. Я вошел – и увидел Ю. Она сидела за моим столом –