Page 70 - Мы
P. 70

70

                     – Я каждую ночь… Я не могу – если меня вылечат… Я каждую ночь – одна, в темноте
               думаю о нем – какой он будет, как я его буду… Мне же нечем тогда жить – понимаете? И вы
               должны – вы должны…
                     Нелепое  чувство –  но я  в самом  деле  уверен:  да,  должен.  Нелепое –  потому  что  этот
               мой  долг –  еще одно  преступление.  Нелепое –  потому  что  белое  не может  быть
               одновременно  черным,  долг  и преступление –  не могут  совпадать.  Или нет  в жизни
               ни черного,  ни белого,  и цвет  зависит  только  от основной  логической  посылки.  И если
               посылкой было то, что я противозаконно дал ей ребенка…
                     – Ну хорошо – только не надо, только не надо… – говорю я. – Вы понимаете: я должен
               повести вас к I – как я тогда предлагал – чтобы она…
                     – Да… (тихо, не отнимая рук от лица).
                     Я помог встать ей. И молча, каждый о своем –  или, может быть, об одном и том же –
               по темнеющей улице, среди немых свинцовых домов, сквозь тугие, хлещущие ветки ветра…
                     В какой-то  прозрачной,  напряженной  точке –  я сквозь  свист  ветра  услышал  сзади
               знакомые, вышлепывающие, как по лужам, шаги. На повороте оглянулся – среди опрокинуто
               несущихся,  отраженных  в тусклом  стекле  мостовой  туч –  увидел  S.  Тотчас же  у меня –
               посторонние,  не в такт  размахивающие  руки,  и я  громко  рассказываю  О –  что завтра…
               да, завтра –  первый  полет  «Интеграла»,  это будет  нечто  совершенно  небывалое,  чудесное,
               жуткое.
                     О –  изумленно,  кругло,  сине  смотрит  на меня,  на мои  громко,  бессмысленно
               размахивающие руки. Но я не даю сказать ей слова – я говорю, говорю. А внутри, отдельно –
               это слышно  только  мне –  лихорадочно  жужжит  и постукивает  мысль:  «Нельзя…  надо
               как-то… Нельзя вести его за собою к I…»
                     Вместо  того  чтобы  свернуть  влево –  я сворачиваю  вправо.  Мост  подставляет  свою
               покорно,  рабски  согнутую  спину –  нам троим:  мне,  О –  и ему,  S,  сзади.  Из освещенных
               зданий на том берегу сыплются в воду огни, разбиваются в тысячи лихорадочно прыгающих,
               обрызганных  бешеной  белой  пеной,  искр.  Ветер  гудит –  как где-то  невысоко  натянутая
               канатно-басовая струна. И сквозь бас – сзади все время –
                     Дом, где живу я. У дверей О остановилась, начала было что-то:
                     – Нет! Вы же обещали…
                     Но я  не дал  ей  кончить,  торопливо  втолкнул  в дверь –  и мы  внутри,  в вестибюле.
               Над контрольным  столиком –  знакомые,  взволнованно-вздрагивающие,  обвислые  щеки;
               кругом – плотная кучка нумеров – какой-то спор, головы, перевесившиеся со второго этажа
               через перила, – поодиночке сбегают вниз. Но это – потом, потом… А сейчас я скорее увлек
               О в противоположный  угол,  сел спиною  к стене  (там,  за стеною,  я видел:  скользила
               по тротуару взад и вперед темная, большеголовая тень), вытащил блокнот.
                     О –  медленно  оседала  в своем  кресле –  будто  под юнифой  испарялось,  таяло  тело,
               и только одно пустое платье и пустые – засасывающие синей пустотой – глаза. Устало:
                     – Зачем вы меня сюда? Вы меня обманули?
                     – Нет… Тише! Смотрите туда: видите – за стеной?
                     – Да. Тень.
                     – Он –  все время  за мной…  Я не могу.  Понимаете –  мне нельзя.  Я сейчас  напишу  два
               слова – вы возьмете и пойдете одна. Я знаю: он останется здесь.
                     Под юнифой –  снова  зашевелилось  налитое  тело,  чуть-чуть  закруглел  живот,
               на щеках – чуть заметный рассвет, заря.
                     Я сунул  ей  в холодные  пальцы  записку,  крепко  сжал  руку,  последний  раз  зачерпнул
               глазами из ее синих глаз.
                     – Прощайте! Может быть, еще когда-нибудь…
                     Она вынула  руку.  Согнувшись,  медленно  пошла –  два шага –  быстро  повернулась –
               и вот  опять  рядом  со мной.  Губы  шевелятся –  глазами,  губами –  вся –  одно  и то же,  одно
               и то же мне какое-то слово – и какая невыносимая улыбка, какая боль…
                     А потом  согнутая  человеческая  щепочка  в дверях,  крошечная  тень  за стеной –
   65   66   67   68   69   70   71   72   73   74   75