Page 126 - Архипелаг ГУЛаг

сталинском «втором эшелоне», который был выдвинут на замену вырезанных
командармов–комдивов–комбригов. С 1939 он стал командиром дивизии, в 1940 при первом
присвоении «новых» (старых) воинских званий— генерал–майором. Из дальнейшего можно
заключить, что среди генеральской смены, где много было совсем тупых и неопытных,
Власов оказался из самых способных. Его 99–я стрелковая дивизия, до того самая отсталая в
Красной армии, теперь предлагалась в пример «Красною звездой», а в войну не была
захвачена врасплох гитлеровским нападением, напротив: при общем нашем откате на восток
пошла на запад, отбила Перемышль и 6 дней удерживала его. Быстро миновав должность
командующего корпусом, Власов под Киевом в 1941 командовал уже 37–й армией. Из
огромного киевского мешка он прорвался с большим отрядом. В ноябре получил от Сталина
20–ю армию, начал бои сразу за Химками, пошёл в контрнаступление до Ржева и стал одним
из спасителей Москвы. (В сводке Информбюро за 12 декабря перечень генералов такой:
Жуков, Лелюшенко, Кузнецов, Власов, Рокоссовский…) Со стремительностью тех месяцев
он успел стать заместителем командующего Волховским фронтом (Мерецкова), а в марте,
когда была отрезана опрометчиво наступающая на прорыв Ленинградской блокады 2–я
Ударная армия, принял командование ею, в «мешке». Ещё держались последние зимние
пути, но Сталин запретил отход, напротив, гнал опасно углублённую армию наступать и
дальше — по развезенной болотистой местности, без продовольствия, без вооружения, без
помощи с воздуха. После двухмесячного голодания и вымаривания армии (солдаты оттуда
рассказывали мне потом в бутырских камерах, что с околевших гниющих лошадей они
строгали копыта, варили стружку и ели) началось 14 мая 1942 немецкое концентрическое
наступление против окружённой армии (и в воздухе, разумеется, только немецкие самолёты).
И лишь тогда, в насмешку, было получено сталинское разрешение возвратиться за Волхов. И
ещё были эти безнадёжные попытки прорваться! — до начала июля.
Так (словно повторяя судьбу русской 2–й самсоновской армии, столь же безумно
брошенной в котёл) погибла 2–я Ударная Власова.
Тут конечно была измена родине! Тут конечно было жестокое предательство! Но —
сталинское. Измена— не обязательно проданность. Невежество и небрежность в подготовке
войны, растерянность и трусость при её начале, бессмысленные жертвы армиями и
корпусами, чтобы только выручить свой маршальский мундир, — какая есть горше измена
для верховного главнокомандующего?
В отличие от Самсонова, Власов не кончил с собой, ещё скитался по лесам и болотам,
12 июля в районе Сиверской сдался в плен. Вскоре он оказался в Виннице в особом лагере
для высших пленных офицеров, который был сформирован графом Штауффенбергом —
будущим заговорщиком против Гитлера. Это покровительство оппозиционных армейских
кругов (многие из них потом всплыли и погибли в антигитлеровском заговоре)
сопровождало жизнь Власова последующие 2 года. В первые же недели вместе с
полковником Боярским, командиром 41–й гвардейской дивизии, они составили доклад: что
большинство советского населения и армии приветствовало бы свержение советского
правительства, если бы Германия признала новую Россию равноправной. (Быть может, на
это быстрое решение наложился и личный опыт Власова: родители жены его были
«раскулачены», та внешне отреклась от них, тайком помогала. Теперь и она с сыном
приносились в жертву новым поведением генерала в плену — с какого–то дня они исчезают
в пасти НКВД.)
Держа в руках эту листовку, трудно было вдруг поверить, что вот — выдающийся
человек, или вот он, верно отслуживши всю жизнь на советской службе, давно и глубоко
болеет за Россию. А следующие листовки, сообщавшие о создании РОА — «Русской
Освободительной Армии», не только были написаны дурным русским языком, но и с чужим
духом, явно немецким, и даже незаинтересованно в предмете, зато с грубой хвастливостью
по поводу сытой каши у них и весёлого настроения у солдат. Не верилось в эту армию, а
если она действительно была — уж какое там весёлое настроение?.. Вот так–то соврать
только немец и мог.