Page 123 - Архипелаг ГУЛаг

Это была ювелирная тонкость бегемота, которой так отличался Сталин!
А то приезжали вербовщики совсем иного характера — русские, обычно из недавних
красных политруков, белогвардейцы на эту работу не шли. Вербовщики созывали в лагере
митинг, бранили советскую власть и звали записываться в шпионские школы или во
власовские части.
Тому, кто не голодал, как наши военнопленные, не обгладывал летучих мышей,
залетавших в лагерь, не вываривал старые подмётки, тому вряд ли понять, какую
необоримую вещественную силу приобретает всякий зов, всякий аргумент, если позади него,
за воротами лагеря, дымится походная кухня и каждого согласившегося тут же кормят
кашею от пуза — хотя бы один раз! хотя бы в жизни ещё один только раз!
Но сверх дымящейся каши в призывах вербовщика был призрак свободы и настоящей
жизни — куда бы ни звал он! В батальоны Власова. В казачьи полки Краснова. В трудовые
батальоны — бетонировать будущий Атлантический Вал. В норвежские фиорды. В
ливийские пески. В «Ыіѵі» — Hilfswillige — добровольных помощников немецкого
вермахта (12 hiwi было в каждой немецкой роте). Наконец ещё — в деревенских полицаев,
гоняться и ловить партизан (от которых Родина тоже откажется от многих). Куда б ни звал
он, куда угодно — только б тут не подыхать, как забытая скотина.
С человека, которого мы довели до того, что он грызёт летучих мышей, —мы сами
сняли всякий его долг не то что перед родиной, но — перед человечеством!
И те наши ребята, кто из лагерей военнопленных вербовались в краткосрочных
шпионов, ещё не делали крайних выводов из своей брошенности, ещё поступали
чрезвычайно патриотически. Они видели в этом самый ненакладный способ вырваться из
лагеря. Они почти поголовно так представляли, что едва только немцы перебросят их на
советскую сторону — они тотчас объявятся властям, сдадут своё оборудование и
инструкции, вместе с добродушным командованием посмеются над глупыми немцами,
наденут красноармейскую форму и бодро вернутся в строй вояк. Скажите, да
по–человечески кто мог ожидать иного? как могло быть иначе? Это были ребята
простосердечные, я многих их повидал— с незамысловатыми круглыми лицами, с
подкупающим вятским или владимирским говорком. Они бодро шли в шпионы, имея
четыре–пять классов сельской школы и никаких навыков обращаться с компасом и картой.
Так, кажется, единственно верно они представляли свой выход. Так, кажется, расходна
и глупа была для немецкого командования вся эта затея. Ан нет! Гитлер играл в тон и в лад
своему державному брату! Шпиономания была одной из основных черт сталинского
безумия. Сталину казалось, что страна его кишит шпионами. Все китайцы, жившие на
советском Дальнем Востоке, получили шпионский пункт 58–6, взяты были в северные лагеря
и вымерли там. Та же участь постигла китайцев — участников Гражданской войны, если они
заблаговременно не умотались. Несколько сот тысяч корейцев были высланы в Казахстан,
сплошь подо–зреваясь в том же. Все советские, когда–либо побывавшие за границей,
когда–либо замедлившие шаги около гостиницы «Интурист», когда–либо попавшие в один
фотоснимок с иностранной физиономией или сами сфотографировавшие городское здание
(Золотые ворота во Владимире), — обвинялись в том же. Глазевшие слишком долго на
железнодорожные пути, на шоссейный мост, на фабричную трубу—обвинялись в том же.
Все многочисленные иностранные коммунисты, застрявшие в Советском Союзе, все
крупные и мелкие коминтерновцы сподряд, без индивидуальных различий — обвинялись
прежде всего в шпионстве 72 . И латышские стрелки — самые надёжные штыки ранних лет
революции, при их сплошных посадках в 1937 обвинялись в шпионстве же! Сталин как бы
обернул и умножил знаменитое изречение Екатерины: он предпочитал сгноить девятьсот
девяносто девять невинных, но не пропустить одного всамделишного шпиона. Так как же

72 Иосиф Тито еле увернулся от этой участи. А Попов и Танев, сподвижники Димитрова по лейпцигскому
процессу, оба схватили срок. Для самого Димитрова Сталин готовил другую участь.