Page 159 - Архипелаг ГУЛаг

технических соображений (стр. 4), удобно же — только его обвинительные речи да
приговоры Трибуналов, уже тогда вполне совпадавшие с требованиями обвинителя.
Мол, архивы Московского и Верховного Ревтрибуналов оказались (к 1923 году)
«далеко не в таком порядке… По ряду дел стенограмма… оказалась настолько
невразумительно записанной, что приходилось либо вымарывать целые страницы, либо
восстанавливать текст по памяти» (!), а «ряд крупнейших процессов» (в том числе — по
мятежу левых эсеров, по делу адмирала Щастного, по делу английского посла Локкарта)
«прошёл вовсе без стенограммы» (стр. 4, 5).
Странно. Осуждение левых эсеров была не мелочь — после Февраля и Октября это был
третий исходный узел нашей истории, переход к однопартийной системе в государстве. И
расстреляли немало. А стенограмма не велась.
А «военный заговор» 1919 года «ликвидирован ВЧК в порядке внесудебной расправы»
(стр. 7), так вот тем и «доказано его наличие» (стр. 44). (Там всего арестовано было больше
98
1000 человек —так неужто на всех суды заводить?)
Вот и рассказывай ладком да порядком о судебных процессах тех лет…
Но важные принципы мы всё–таки узнаём. Например, сообщает нам верховный
обвинитель, что ВЦИК имеет право вмешиваться в любое судебное дело. «ВЦИК милует и
казнит по своему усмотрению неограниченно (стр. 13, курсив наш. — А.С.). Например,
приговор к 6 месяцам заменял на 10 лет (и, как понимает читатель, для этого весь ВЦИК не
собирался на пленум, а поправлял приговор, скажем, Свердлов в кабинете). Всё это,
объясняет Крыленко, «выгодно отличает нашу систему от фальшивой теории разделения
властей» (стр. 14), теории о независимости судебной власти. (Верно, говорил и Свердлов:
«Это хорошо, что у нас законодательная и исполнительная власть не разделены, как на
Западе, глухой стеной. Все проблемы можно быстро решать». Особенно по телефону.)
Ещё откровеннее и точнее в своих речах, прозвеневших на тех трибуналах, Крыленко
формулирует общие задачи советского суда, когда суд был «одновременно и творцом права
(разрядка Крыленко)… и орудием политики (стр. 3, разрядка моя. —А.С.).
Творцом права — потому что 4 года не было никаких кодексов: царские отбросили,
своих не составили. «И пусть мне не говорят, что наш уголовный суд должен действовать,
опираясь исключительно на существующие писанные нормы. Мы живём в процессе
Революции…» (стр. 407). «Трибунал — это не тот суд, в котором должны возродиться
юридические тонкости и хитросплетение… Мы творим новое право и новые этические
нормы,» (стр. 22, курсив мой. —АС). «Сколько бы здесь ни говорили о вековечном законе
права, справедливости и так далее — мы знаем… как дорого они нам обошлись» (стр. 505,
курсив мой. — АС).
(Да если ваши сроки сравнивать с нашими, так, может, не так и дорого? Может, с
вековечной справедливостью — поуютнее?..)
Потому не нужны юридические тонкости, что не приходится выяснять—виновен
подсудимый или невиновен: понятие виновности, это старое буржуазное понятие,
вытравлено теперь (стр. 318).
Итак, мы услышали от товарища Крыленки, что Революционный Трибунал — это не
тот суд\ В другой раз мы услышим от него, что Трибунал — это вообще не суд: «Трибунал
есть орган классовой борьбы рабочих, направленный против их врагов» и должен
действовать «с точки зрения интересов Революции… имея в виду наиболее желательные для
рабочих и крестьянских масс результаты» (стр. 73).
Люди не есть люди, а «определённые носители определённых идей». «Каковы бы ни
были индивидуальные качества [подсудимого], к нему может быть применим только один
метод оценки: это—оценка с точки зрения классовой целесообразности» (стр. 79).
То есть ты можешь существовать, только если это целесообразно для рабочего класса.

98 МИ.Лацис. Два года борьбы на внутреннем фронте, с. 46.