Page 180 - Архипелаг ГУЛаг

был высокий сановник Церкви, ни даже — назначенный, как все митрополиты. Весною
1917 — впервые со времён древнего Новгорода — избрали митрополита в Москве (Тихона) и
в Петрограде (Вениамина). Общедоступный, кроткий, частый гость на заводах и фабриках,
популярный в народе и в низшем духовенстве, — их голосами и был избран Вениамин. Не
понимая времени, задачею своей он видел свободу Церкви от политики, «ибо в прошлом она
много от неё пострадала». Этого–то митрополита и вывели на
Петроградский церковный процесс (9 июня — 5 июля 1922). Обвиняемых (в
сопротивлении сдаче церковных ценностей) было несколько десятков человек, в том
числе — профессора богословия, церковного права, архимандриты, священники и миряне.
Председателю Трибунала Семёнову — 25 лет от роду (по слухам — булочник). Главный
обвинитель— член коллегии Наркомюста П.А. Красиков — ровесник и красноярский, а
потом эмигрантский приятель Ленина, чью игру на скрипке Владимир Ильич так любил
слушать.
Ещё на Невском и на повороте с Невского что ни день густо стоял народ, а при провозе
митрополита многие опускались на колени и пели «Спаси, Господи, люди Твоя!» (Само
собою, тут же, на улице, как и в здании суда, арестовывали слишком ретивых верующих.) В
зале большая часть публики— красноармейцы, но и те всякий раз вставали при входе
митрополита в белом клобуке. А обвинитель и Трибунал называли его врагом народа
(словечко уже было, заметим).
От процесса к процессу сгущаясь, уже очень чувствовалось стеснённое положение
адвокатов. Крыленко ничего нам не рассказал о том, но тут рассказывает очевидец. Главу
защитников Бобрищева–Пушкина самого посадить загремел угрозами Трибунал — и так это
было уже в нравах времени, и так это было реально, что Бобрищев–Пушкин поспешил
передать адвокату Гуровичу золотые часы и бумажник… А свидетеля профессора Егорова
Трибунал и постановил тут же заключить под стражу за высказывания в пользу
митрополита. Но оказалось, что Егоров к этому готов: с ним — толстый портфель, а в нём —
еда, бельё и даже одеяльце.
Читатель замечает, как суд постепенно приобретает знакомые нам формы.
Митрополит Вениамин обвиняется в том, что злонамеренно вступил в соглашение с…
Советской властью и тем добился смягчения декрета об изъятии ценностей. Своё обращение
к Помголу злонамеренно распространял в народе (Самиздат!). И действовал в согласии с
мировой буржуазией.
Священник Красницкий, один из главных живоцерковников и сотрудник ГПУ,
свидетельствовал, что священники сговорились вызвать на почве голода восстание против
советской власти.
Были выслушаны свидетели только обвинения, а свидетели защиты не допущены к
показаниям. (Ну как похоже!.. Ну всё больше и больше…)
Обвинитель Смирнов требовал «шестнадцать голов». Обвинитель Красиков
воскликнул: «Вся православная церковь— контрреволюционная организация. Собственно,
следовало бы посадить в тюрьму всю Церковь.»
(Программа очень реальная, она вскоре почти удалась. И хорошая база для Диалога
коммунистов и христиан.)
Пользуемся редким случаем привести несколько сохранившихся фраз адвоката (Я.С.
Гуровича), защитника митрополита:
«Доказательств виновности нет, фактов нет, нет и обвинения… Что скажет история? —
(Ох, напугал! Да забудет и ничего не скажет!) — Изъятие церковных ценностей в Петрограде
прошло с полным спокойствием, но петроградское духовенство — на скамье подсудимых, и
чьи–то руки подталкивают их к смерти. Основной принцип, подчёркиваемый вами, — польза
советской власти. Но не забывайте, что на крови мучеников растёт Церковь. — (А у нас не
вырастет!) — Больше нечего сказать, но и трудно расстаться со словом. Пока длятся
прения — подсудимые живы. Кончатся прения — кончится жизнь…»
Трибунал приговорил к смерти десятерых. Этой смерти они прождали больше месяца,