Page 184 - Архипелаг ГУЛаг

блестящей технике конспирации?! (Это — особый характер октябрьского переворота:
объявить войну всем партиям сразу и тут же запретить им объединяться между собой: «тебя
не гребут — не подмахивай».)
У иных подсудимых и как не разняться сердцу: ну как они могли так низко пасть? Ведь
это сочувствие прокурора в светлом зале — оно очень пробирает узника, привезенного из
камеры.
И ещё такую логическую тропочку находит Крыленко (очень она пригодится
Вышинскому против Каменева и Бухарина): входя с буржуазией в союзы, вы принимали от
неё денежную помощь. Сперва вы брали на дело, ни в коем случае не для партийных
целей — а где грань? Кто это разделит? Ведь дело — тоже партийная цель? Итак, вы
докатились: вас, партию социалистов–революционеров, содержит буржуазия?! Да где же
ваша революционная гордость?
Набралась обвинений мера полная и с присыпочкой — и уж мог бы Трибунал уходить
на совещание, отклёпывать каждому заслуженную казнь, — да вот ведь неурядица:
— всё, в чём здесь обвинена партия эсеров, — относится к 1917 и 1918 годам;
— в феврале 1919 совет партии эсеров постановил прекратить борьбу против
болыпевицкой власти (изнемогши ли от борьбы или проникнувшись социалистической
совестью). И 27 февраля 1919 болыпевицкое правительство объявило эсерам амнистию за
всё прошлое. Партия была легализована, вышла из подполья — а через 2 недели начались
массовые аресты и всю головку тоже взяли (вот это — по–нашему!);
— с тех пор они не боролись на воле, и тем более не боролись, сидя в тюрьме (ЦК
сидел в Бутырках и почему–то не бежал, как обычно при царе), — так они после амнистии
ничего не совершили до нынешнего 1922 года.
Как же выйти из положения?
Мало того, что они не ведут борьбы, — они признали власть Советов! (То есть
отреклись от своего бывшего Временного, да и от Учредительного тоже.) И только просят
произвести перевыборы этих советов со свободной агитацией партий. (И даже тут на
процессе подсудимый Гендельман, член ЦК: «Дайте нам возможность пользоваться всей
гаммой так называемых гражданских свобод — и мы не будем нарушать законов». Дайте им,
да ещё «всей гаммой»!)
Слышите? Вот оно где прорвалось враждебное буржуазное звериное рыло! Да нешто
можно? Да ведь серьёзный момент. Да ведь окружены врагами. (И через двадцать, и через
пятьдесят, и через сто лет так будет.) А вам — свободную агитацию партий, сукины дети?!
Люди политически трезвые, говорит Крыленко, могли в ответ только рассмеяться,
только плечами пожать. Справедливо было решено: «немедленно всеми мерами
государственной репрессии пресечь этим группам возможность агитировать против власти»
(стр. 183). Вот и весь ЦК эсеров (кого ухватили) посадили в тюрьму!
Но —в чём их теперь обвинить? «Этот период не является в такой мере обследованным
судебным следствием», — сетует наш прокурор.
Впрочем, одно–то обвинение было верное: в том же феврале 1919 эсеры вынесли
резолюцию (но не проводили в жизнь — однако по новому Уголовному кодексу это всё
равно): тайно агитировать в Красной армии, чтобы красноармейцы отказывались участвовать
в карательных экспедициях против крестьян.
Это было низкое коварное предательство революции! — отговаривать от карательных
экспедиций.
Ещё можно было обвинить их во всём том, что говорила, писала и делала (больше
говорила и писала) так называемая «Заграничная делегация ЦК» эсеров — те главные эсеры,
которые унесли ноги в Европу.
Но этого всего было маловато. И вот что было удумано: «многие из сидящих здесь
подсудимых не подлежали бы обвинению в данном процессе, если бы не обвинения их в
организации террористических актов»!.. Когда, мол, издавалась амнистия 1919 года, «никому
из деятелей советской юстиции не приходило в голову», что эсеры организовали ещё и