Page 190 - Архипелаг ГУЛаг

* * *

Около 20 августа 1924 перешёл советскую границу Борис Викторович Савинков. Он
тут же был арестован и отвезен на Лубянку.
Об этом возвращении много плелось догадок. Но вот недавно и советский журнал
«Нева» (1967, № 11) подтвердил объяснение, данное в 1933 Бурцевым («Былое», Париж,
Новая серия — II, Б–ка «Иллюстрированной России», кн. 47): склонив к предательству одних
агентов Савинкова и одурачив других, ГПУ через них закинуло верный крючок: здесь, в
России, томится большая подпольная организация, но нет достойного руководителя! Не
придумать было крючка зацепистей! Да и не могла смятенная жизнь Савинкова тихо
окончиться в Ницце.
Следствие состояло из одного допроса — только добровольные показания и оценка
деятельности. 23 августа уже было вручено обвинительное заключение. (Скорость
невероятная, но это произвело эффект. Кто–то верно рассчитал: вымучивать из Савинкова
жалкие ложные показания—только бы разрушило картину достоверности.)
В обвинительном заключении, уже отработанною выворотной терминологией, в чём
только Савинков не обвинялся: и «последовательный враг беднейшего крестьянства»; и
«помогал российской буржуазии осуществлять империалистические стремления» (то есть в
1918 был за продолжение войны с Германией); и «сносился с представителями союзного
командования» (это когда был управляющим военного министерства!); и «провокационно
входил в солдатские комитеты» (то есть избирался солдатскими депутатами); и уж вовсе
курам на смех — имел «монархические симпатии». Но это всё старое. А были и новые,
дежурные обвинения всех будущих процессов: деньги от империалистов; шпионаж для
Польши (Японию пропустили!..) и — цианистым калием хотел перетравить Красную армию
(но ни одного красноармейца не отравил).
26 августа начался процесс. Председателем был Ульрих (впервые его встречаем), а
обвинителя не было вовсе, как и защиты. Савинков мало и лениво защищался, почти не
спорил об уликах. И кажется, очень сюда пришлась, смущала подсудимого эта мелодия: ведь
мы же с вами —русские!.. вы и мы — это мы\ Вы любите Россию, несомненно, мы уважаем
вашу любовь, —а разве не любим мы? Да разве мы сейчас и не есть крепость и слава России?
А вы хотели против нас бороться? Покайтесь!..
Но чуднее всего был приговор: «применение высшей меры наказания не вызывается
интересами охранения революционного правопорядка и, полагая, что мотивы мести не могут
руководить правосознанием пролетарских масс», — заменить расстрел десятью годами
лишения свободы.
Это — сенсационно было, это много тогда смутило умов: помягчение власти?
перерождение? Ульрих в «Правде» даже объяснялся и извинялся, почему Савинкова
помиловали. Ну, да ведь за 7 лет какая ж и крепкая стала Советская власть! — неужели она
боится какого–то Савинкова! (Вот на 20–м году послабеет, уж там не взыщите, будем
сотнями тысяч стрелять.)
Так после первой загадки возвращения стал второю загадкою несмертный этот
приговор. (Бурцев объясняет тем, что Савинкова отчасти обманули наличием каких–то
оппозиционных комбинаций в ГПУ, готовых на союз с социалистами, и он сам ещё будет
освобождён и привлечён к деятельности— и так он пошёл на сговор со следствием.) После
суда Савинкову разрешили… послать открытые письма за границу, в том числе и Бурцеву,
где он убеждал эмигрантов–революционеров, что власть большевиков зиждется на народной
поддержке и недопустимо бороться против неё.
А в мае 1925 две загадки были покрыты третьего: Савинков в мрачном настроении
выбросился из неограждённого окна во внутренний двор Лубянки, и гепеушники,
ангелы–хранители, просто не управились подхватить и спасти его. Однако оправдательный
документ на всякий случай (чтобы не было неприятностей по службе) Савинков им оставил,