Page 336 - Архипелаг ГУЛаг

Тут высказался и сам главный редактор. Выступая на последнем слёте
беломорстроевцев 25.8.1933 в городе Дмитрове (они уже переехали на Волгоканал), Горький
сказал: «Я с 1928 года присматриваюсь к тому, как ОГПУ перевоспитывает людей». (Это
значит— ещё раньше Соловков, раньше того расстрелянного мальчишки; как в Союз
вернулся — так и присматривается.) И, уже еле сдерживая слёзы, обратился к
присутствующим чекистам: «Черти драповые, вы сами не знаете, что сделали…» Отмечают
авторы: тут чекисты только улыбнулись. (Они знали, что сделали…) О чрезмерной
скромности чекистов пишет Горький и в самой книге. (Эта их нелюбовь к гласности,
действительно, трогательная черта.)
Коллективные авторы не просто умалчивают о смертях на Беломорканале, то есть не
следуют трусливому рецепту полуправды, но прямо пишут (стр. 190), что никто не умирает
на строительстве! (Вероятно, вот они как считают: сто тысяч начинало канал, сто тысяч и
кончило. Значит, все живы. Они упускают только этапы, заглотанные строительством в две
лютых зимы. Но это уже на уровне косинуса плутоватого инженерства.)
Авторы не видят ничего более вдохновляющего, чем этот лагерный труд. В
подневольном труде они усматривают одну из высших форм пламенного сознательного
творчества. Вот теоретическая основа исправления: «Преступники— от прежних гнусных
условий, а страна наша красива, мощна и великодушна, её надо украшать». По их мнению,
все эти пригнанные на канал никогда бы не нашли своего пути в жизни, если бы
работодатели не велели им соединить Белого моря с Балтийским. Потому что ведь
«человеческое сырьё обрабатывается неизмеримо труднее, чем дерево», — что за язык!
глубина какая! кто это сказал? — это Горький говорит в книге, оспаривая «словесную
мишуру гуманизма». А Зощенко, глубоко вникнув, пишет: «Перековка— это не желание
выслужиться и освободиться (такие подозрения всё–таки были? — АС), а на самом деле
перестройка сознания и гордость строителя». О, человековед! Катал ли ты канальную тачку
да на штрафном пайке?..
Этой достойной книгой, составившей славу советской литературы, мы и будем
руководствоваться в наших суждениях о канале.
Как случилось, что для первой великой стройки Архипелага избран был именно
Беломорканал? Понуждала ли Сталина дотошная экономическая или военная
необходимость? Дойдя до конца строительства, мы сумеем уверенно ответить, что — нет.
Раскалял ли его благородный дух соревнования с Петром Первым, протащившим волоками
по этой трассе свой флот, или с императором Павлом, при котором был высказан первый
проект этого канала? Вряд ли Мудрый о том и знал. Сталину нужна была где–нибудь
великая стройка заключёнными, которая поглотит много рабочих рук и много жизней
(избыток людей от раскулачивания), с надёжностью душегубки, но дешевле её, —
одновременно оставив великий памятник его царствования типа пирамиды. На излюбленном
рабовладельческом Востоке, у которого Сталин больше всего в жизни почерпнул, любили
строить великие каналы. И я почти вижу, как, с любовью рассматривая карту
русско–европейского Севера, где была собрана тогда большая часть лагерей, Властитель
провёл в центре этого края линию от моря до моря кончиком трубочного черенка.
Объявляя же стройку, её надо было объявить только срочной. Потому что ничего не
срочного в те годы в нашей стране не делалось. Если б она была не срочной — никто бы не
поверил в её жизненную важность, — а даже заключённые, умирая под опрокинутой тачкой,
должны были верить в эту важность. Если б она была не срочной — то они б не умирали и не
расчищали бы площадки для нового общества.
«Канал должен быть построен в короткий срок и стоить дёшевоі — таково указание
товарища Сталина!» (А кто жил тогда— тот помнит, что значит— Указание Товарища
Сталина!) Двадцать месяцев! — вот сколько отпустил Великий Вождь своим преступникам и
на канал, и на исправление: с сентября 1931 по апрель 1933. Даже двух полных лет он дать
им не мог—так торопился. Панамский канал длиною 80 км строился 28 лет, Суэцкий длиной
в 160 км— 10 лет, Беломорско–Балтийский в 227 км — меньше 2 лет, не хотите? Скального