Page 359 - Архипелаг ГУЛаг

2) все ресурсы страны, которые он выберет, — к его услугам (это вам не Беломор!);
3) ГУЛЖДС на время авральной работы выпадает также и из системы социализма с его
донимающим учётом. Френкель не отчитывается ни в чём. Он не разбивает палаток, не
основывает лагпунктов. У него нет никаких пайков, «столов», «котлов». (Это он–то, первый
и предложивший столы и котлы! Только гений отменяет законы гения!) Он сваливает
грудами в снег лучшую еду, полушубки и валенки, каждый зэк надевает что хочет и ест
сколько хочет. Только махорка и спирт будут в руках его помощников, и только их надо
заработать!
Великий Стратег согласен. И ГУЛЖДС— создан! Архипелаг расколот? Нет, Архипелаг
только усилился, умножился, он ещё быстрее будет усваивать страну.
С карельскими дорогами Френкель всё–таки не успел: Сталин поспешил свернуть
войну вничью. Но ГУЛЖДС крепнет и растёт. Он получает новые и новые заказы (уже и с
обычным учётом и порядками): рокадную дорогу вдоль персидской границы, потом дорогу
вдоль Волги от Сызрани на Сталинград, потом «Мёртвую дорогу» с Салехарда на Игарку и
собственно БАМ: от Тайшета на Братск и дальше.
Больше того, идея Френкеля оплодотворяет и само развитие ГУЛАГа: признаётся
необходимым и ГУЛАГ построить по отраслевым управлениям. Подобно тому как
Совнарком состоит из наркоматов, ГУЛАГ для своей империи создаёт свои министерства:
ГлавЛеслаг, ГлавПромстрой, ГУЛГМП (Главное Управление Лагерей
Горно–Металлургической Промышленности).
А тут война. И все эти гулаговские министерства эвакуируются в разные города. Сам
ГУЛАГ попадает в Уфу, ГУЛЖДС— в Вятку. Связь между провинциальными городами уже
не так надёжна, как радиальная из Москвы, и на всю первую половину войны ГУЛАГ как бы
распадается: он уже не управляет всем Архипелагом, а каждая окружная территория
Архипелага достаётся в подчинение тому Управлению, которое сюда эвакуировано. Так
Френкелю достаётся управлять из Кирова всем русским Северо–Востоком (потому что,
кроме Архипелага, там почти ничего и нет). Но ошибутся те, кто увидит в этой картине
распад Римской Империи — она соберётся после войны ещё более могущественная.
Френкель помнит старую дружбу: он вызывает и назначает на крупный пост в
ГУЛЖДС — Бухальцева, редактора своей жёлтой «Копейки» в дореволюционном
Мариуполе, собратья которого или расстреляны, или рассеяны по земле.
Френкель был выдающихся способностей не только в коммерции и организации.
Охватив зрительно ряды цифр, он их суммировал в уме. Он любил хвастаться, что помнит в
лицо 40 тысяч заключённых и о каждом из них— фамилию, имя, отчество, статью и срок (в
его лагерях был порядок докладывать о себе эти данные при подходе высоких начальников).
Он всегда обходился без главного инженера. Глянув на поднесенный ему план
железнодорожной станции, он спешил заметить там ошибку, — и тогда комкал этот план,
бросал его в лицо подчинённому и говорил: «Вы должны понять, что вы — осёл, а не
проектировщик!» Голос у него был гнусавый, обычно спокойный. Рост— низенький. Носил
Френкель железнодорожную генеральскую папаху, синюю сверху, красную с изнанки, и
всегда, в разные годы, френч военного образца— однозначная заявка быть государственным
деятелем и не быть интеллигентом. Жил он, как Троцкий, всегда в поезде, разъезжавшем по
разбросанным строительным боям, — и вызванные из туземного неустройства на совещание
к нему в вагон поражались венским стульям, мягкой мебели— и тем более робели перед
упрёками и приказами своего шефа. Сам же он никогда не зашёл ни в один барак, не
понюхал этого смрада— он спрашивал и требовал только работу. Он особенно любил
звонить на объекты по ночам, поддерживая легенду о себе, что никогда не спит. (Впрочем, в
сталинский век и многие вельможи так привыкли.)
Больше его уже не сажали. Он стал заместителем Кагановича по капитальному
железнодорожному строительству и умер в Москве в 50–е годы в звании
генерал–лейтенанта, в старости, в почёте и в покое.
Мне представляется, что он ненавидел эту страну.