Page 366 - Архипелаг ГУЛаг

(большевиков), — это не показалось нам смешным, а— вещим.

* * *

Коммунисты искали новый стимул для общественного труда. Думали, что это будет
сознательность и энтузиазм при полном бескорыстии. Потому так подхватывали «великий
почин» субботников. Но он оказался не началом новой эры, а судорогой самоотверженности
одного из последних поколений революции. Из губернских тамбовских материалов 1921
года видно, например, что уже тогда многие члены партии пытались уклоняться от
субботников — и введена была отметка о явке на субботник в партийной учётной карточке.
Ещё на десяток лет хватило этого порыва для комсомольцев и для нас, тогдашних пионеров.
Но потом и у нас пресеклось.
Что же тогда? Где ж искать стимул? Деньги, сдельщина, премиальные? Но это в нос
шибало недавним капитализмом, и нужен был долгий период, другое поколение, чтоб запах
перестал раздражать и его можно было бы мирно принять как «социалистический принцип
материальной заинтересованности».
Копнули глубже в сундуке истории и вытащили то, что Маркс называл
«внеэкономическим принуждением». В лагере и в колхозе эта находка выставилась
неприкрытыми клыками.
Потом подвернулся Френкель и, как чёрт сыпет зелье в кипящий котёл, подсыпал
котловку.
Известно было заклинание, сколько раз его повторяли: «В новом общественном строе
не может быть места ни дисциплине палки, на которую опиралось крепостничество, ни
дисциплине голода, на которой держится капитализм».
Так вот Архипелаг сумел чудесно совместить и то и другое.
И всего–то приёмов для этого понадобилось: 1. Котловка; 2. Бригада; 3. Два начальства.
(Но последнее не обязательно: на Воркуте, например, всегда было одно начальство, а дела
шли.)
Так вот на этих трёх китах стоит Архипелаг. А если считать их «приводными
ремнями» — от них крутится.
О котловке уже сказано. Это— такое перераспределение хлеба и крупы, чтобы за
средний паёк заключённого, который в паразитических обществах выдаётся арестанту
бездействующему, наш зэк ещё бы поколотился и погорбил. Чтобы свою законную пайку он
добрал добавочными кусочками по сто граммов и считался бы при этом ударником.
Проценты выработки сверх ста давали право и на дополнительные (у тебя же перед тем
отнятые) ложки каши. Беспощадное знание человеческой природы! Ни эти кусочки хлеба, ни
эти крупяные бабки не шли в сравнение с тем расходом сил, которые тратились на их
зарабатывание. Но по своей извечной бедственной черте человек не умеет соразмерить вещь
и цену за неё. Как солдат на чужой войне дешёвым стаканом водки поднимается в атаку и в
ней отдаёт жизнь, так и зэк за эти нищенские подачки, скользнув с бревна, купается в
паводке северной реки или в ледяной воде месит глину для саманов голыми ногами, которым
уже не понадобится земля воли.
Однако не всесильна и сатанинская котловка. Не все на неё клюют. Как крепостные
когда–то усвоили: «хоть хвойку глодать, да не пенья ломать», так и зэки поняли: в лагере не
маленькая пайка губит, а большая. Ленивые! тупые! бесчувственные полуживотные! они не
хотят этого дополнительного! они не хотят кусочка этого питательного хлеба, замешенного
на картошке, вике и воде! они уже и досрочки не хотят! они и на доску почёта не хотят! они
не хотят подняться до интересов стройки и страны, не хотят выполнять пятилеток, хотя
пятилетки в интересах трудящихся! Они разбредаются по закоулкам шахт, по этажам
строительства, они рады в тёмной дыре перепрятаться от дождя, только бы не работать.
Не часто же можно устроить такие массовые работы, как гравийный карьер под
Ярославлем: видимые простому глазу надзора, сотни заключённых там скучены на