Page 41 - Архипелаг ГУЛаг

минуте принимает деловой вид и опускается на своё место в президиуме. И — о, чудо! —
куда делся всеобщий несдержанный неописуемый энтузиазм? Все разом на том же хлопке
прекращают и тоже садятся. Они спасены! Белка догадалась выскочить из колеса!..
Однако вот так–то и узнают независимых людей. Вот так–то их и изымают. В ту же
ночь директор фабрики арестован. Ему легко мотают совсем по другому поводу десять лет.
Но после подписания 206–й (заключительного следственного протокола) следователь
напоминает ему:
— И никогда не бросайте аплодировать первый!
(А как же быть? А как же нам остановиться?..)
Вот это и есть отбор по Дарвину. Вот это и есть изматывание глупостью.
Но сегодня создаётся новый миф. Всякий печатный рассказ, всякое печатное
упоминание о 37–м годе — это непременно рассказ о трагедии коммунистов–руководителей.
И вот уже нас уверили, и мы невольно поддаёмся, что 37–38–й тюремный год состоял в
посадке именно крупных коммунистов— и как будто больше никого. Но от миллионов,
взятых тогда, никак не могли составить видные партийные и государственные чины более 10
процентов. Даже в ленинградских тюремных очередях с передачами больше всего стояло
женщин простых, вроде молочниц.
Из косвенных данных статистики не миновать вывода, а показанием свидетелей
подтверждается: что не вымершие спецпосёлки «раскулаченных» были в 1937 году
переведены на Архипелаг: либо переселены в лагеря, либо на месте оцеплены лагерной
зоной. Так великий поток 1929 года влился в поток 1937, ещё миллионно увеличив его.
Состав захваченных в 1937–38 и отнесенных полумёртвыми на Архипелаг так пёстр,
причудлив, что долго бы ломал голову, кто захотел бы научно выделить закономерности.
(Тем более современникам они не были понятны.)
А истинный посадочный закон тех лет был — заданность цифры, разнарядки,
развёрстки. Каждый город, район, каждая воинская часть получали контрольную цифру и
должны были выполнить её в срок. Всё остальное — от сноровки оперативников.
Бывший чекист Александр Калганов вспоминает, как в Ташкент пришла телеграмма:
«Шлите двести». А они только что выгребли и как будто «некого» брать. Ну, правда,
подвезли из районов с полсотни. Идея! Взятых милицией бытовиков—переквалифицировать
в 58–ю! Сказано — сделано. Но контрольной цифры всё равно нет. Доносит милиция: что
делать? на одной из городских площадей цыгане нахально разбили табор. Идея!
Окружили—и всех мужчин от семнадцати до шестидесяти загребли как Пятьдесят Восьмую!
И — выполнили план!
А бывало и так: чекистам Осетии (рассказывает начальник милиции Заболовский) дана
была развёрстка расстрелять по республике 500 человек, они просили добавить, им
разрешили ещё 250.
Эти телеграммы, слегка зашифрованные, передавались обычной связью. В Темрюке
телеграфистка в святой простоте передала на коммутатор НКВД: чтобы завтра отправили в
Краснодар 240 ящиков мыла. Наутро она узнала о больших арестах и отправке — и
догадалась! и сказала подруге, какая была телеграмма. Тут же её и посадили.
(Совсем ли случайно зашифровали человека как ящик мыла! Или — зная
мыловарение?..)
Конечно, какие–то частные закономерности осмыслить можно. Садятся:
— наши за границей истинные шпионы. (Это часто — искреннейшие коминтерновцы
или чекисты, много — привлекательных женщин. Их вызывают на родину, на границе
арестовывают, затем дают очную ставку с их бывшим начальником из Коминтерна,
например Мировым–Короной. Тот подтверждает, что сам работал на какую–нибудь из
разведок— и, значит, его подчинённые — автоматически, и тем вреднее, чем честнее.);
— ка–вэ–же–динцы. (Все поголовно советские служащие КВЖД оказываются сплошь,
включая жён, детей и бабушек, японскими шпионами. Но надо признать, что их брали уже и
несколькими годами раньше);