Page 423 - Архипелаг ГУЛаг
P. 423

очередной  приезд  вольного  начсанча–сти  ОЛПа,  какого–то  старого  пьянчужки  без
               врачебного образования, приводил Правдина в такое волнение и замешательство, что он не
               способен  был  прочесть  на  больничных  карточках  русского  текста.  Его  сомнения  теперь
               удесятерились,  в  лагере  он  пуще  терялся  и  не  знал:  с  температурою  37,7 —  можно  ли
               освободить от одного дня работы? а вдруг будут ругать? — и приходил советоваться к нам в
               комнату.  Он  мог  жить  в  равновесном  покойном  состоянии  не  более  суток —  суток  после
               похвалы начальника лагеря или хотя бы от младшего надзирателя. За этой похвалой он 24
               часа  как  бы  чувствовал  себя  в  безопасности,  но  со  следующего  утра  неумолимая  тревога
               опять  вкрадывалась  в  него. —  Однажды  отправляли  из  лагеря  очень  спешный  этап,  так
               торопились, что устроить баню было некогда (ещё счастье, что не погнали голых в ледяную).
               Старший  надзиратель  пришёл  к  Правдину  и  велел  написать  справку,  что  этапируемые
               прошли санобработку. Как всегда, Правдин подчинился начальству, — но что же с ним было
               потом! Придя в комнату, он опустился на кровать как подрезанный, он держался за сердце,
               стонал и не слушал наших успокоений. Мы заснули. Он курил папиросу за папиросой, бегал
               в уборную, наконец за полночь оделся и с безумным видом пошёл к дежурному надзирателю
               по прозвищу  Коротышка—  питекантропу  неграмотному,  но  со  звёздочкой на  фуражке! —
               советоваться: что с ним будет теперь? за это преступление дадут или не дадут ему второй
               срок по 58–й? Иль только вышлют из московского лагеря в дальний? (Семья у него была в
               Москве, ему носили богатые передачи, он очень держался за наш лагерёк.)
                     Затруханный  и  запуганный,  Правдин  потерял  волю  во  всём,  даже  в  санитарной
               профилактике.  Он  и  спросить  уже  не  умел  ни  с  поваров,  ни  с  дневальных,  ни  со  своей
               санчасти. В столовой было грязно, миски на кухне мылись плохо, в самой санчасти одеяла
               неизвестно когда вытряхивались — всё это он знал, но настоять на чистоте не мог. Только
               один пункт помешательства разделял он со всем лагерным начальством (да эту забаву знают
               многие лагеря) — ежедневное мытьё полов в жилых комнатах. Это выполнялось неуклонно.
               Воздух  и  постели  не  просыхали  из–за  вечно  мокрых  гниющих  полов. —  Правди–на  не
               уважал  последний  доходяга  в  лагере.  На  тюремном  пути  его  не  грабил  и  не  обманывал
               только тот, кто не хотел. Лишь потому, что комната наша на ночь запиралась, целы были его
               вещи, разбросанные вокруг кровати, и не обчищена самая беспорядочная в лагере тумбочка,
               из которой всё вываливалось и падало.
                     Правдин был посажен на 8 лет по статьям 58–10 и 11, то есть как политик, агитатор и
               организатор, —  но  наивность  недоразвитого  ребёнка  я  обнаружил  в  его  голове.  Даже  на
               третьем  году  заключения  он  всё  ещё  не  дозрел  до  тех  мыслей,  которые  на  следствии  за
               собою  признал.  Он  верил,  что  все  мы  посажены  временно,  в  виде  шутки,  что  готовится
               великолепная щедрая амнистия, чтоб мы больше ценили свободу и вечно были благодарны
               Органам за урок. Он верил в процветание колхозов, в гнусное коварство плана Маршалла
               для закабаления Европы и в интриги союзников, рвущихся к третьей мировой войне.
                     Помню,  однажды  он  пришёл  просветлённый,  сияющий  тихим  добрым  счастьем,  как
               приходят верующие люди после хорошей всенощной. На его крупном добром открытом лице
               всегда  большие  с  отвисшими  нижними  веками  глаза  светились  неземной  кротостью.
               Оказывается, только что происходило совещание зонных придурков. Начальник лагпункта
               сперва орал на них, стучал кулаком и вдруг стих и сказал, что доверяет им как своим верным
               помощникам. И Правдин умилённо открыл нам: «Просто энтузиазм к работе появился после
               этих слов!» (Отдать справедливость генералу, тот презрительно скривил губы.)
                     Не лгала фамилия доктора: он был правдолюбив, он любил правду. Любил, но не был
               достоин её!
                     В нашей малой модели он смешон. Но если теперь от малой модели перейти к большой,
               так  застынешь  от  ужаса.  Какая  доля  нашей  духовной  России  стала  такой? —  от  единого
               только страха…
                     Правдин вырос в культурном кругу, вся жизнь его занята была умственной работой, он
               окружён был умственно развитыми людьми, — но был ли он интеллигент, то есть человек с
               индивидуальным интеллектом?
   418   419   420   421   422   423   424   425   426   427   428