Page 428 - Архипелаг ГУЛаг

сопоставленные, они позволяли прозреть сквозь них целое течение — ту первую волну
собственной новой инженерии, которой с нетерпением ждали, чтобы поскорее старых
«спецов» спихнуть с места, а со многими и расправиться. И они пришли, первые выпускники
советских ВТУЗов! Как инженеры они и равняться не смели с инженерами прежней
формации— ни по широте технического развития, ни по артистическому чутью и тяготению
к делу. (Даже перед медведем Орачевский, тут же изгнанным из комнаты, блистающий
Кукос сразу выявлялся болтуном.) Как претендующие на общую культуру они были
комичны. (Кукос говорил: «Моё любимое произведение — «Три цвета времени» Стендаля
2
(! — путал с книгой о Стендале). Неуверенно беря интеграл x dx, он во все тяжкие бросался
спорить со мной по любому вопросу высшей математики. Он запомнил пять–десять
школьных фраз на немецком языке и кстати и некстати их применял. Вовсе не знал
английского, но упрямо спорил о правильном английском произношении, однажды
слышанном им в ресторане. Была у него ещё тетрадь с афоризмами, он часто её подчитывал
и подзубривал, чтобы при случае блеснуть.)
Но за всё то от них, никогда не видавших капиталистического прошлого, никак не
заражённых его язвами, ожидалась республиканская чистота, наша советская
принципиальность. Прямо со студенческой скамьи многие из них получали ответственные
посты, очень высокую зарплату, во время войны Родина освобождала их от фронта и не
требовала ничего, кроме работы по специальности. И за то они были патриоты, хотя в
партию вступали вяло. Чего не знали они— не знали страха классовых обвинений, поэтому
не боялись в своих решениях оступиться, при случае защищали их и горлом. По той же
причине не робели они и перед рабочими массами, напротив, имели к ним общую жестокую
волевую хватку.
Но— и всё. И по возможности старались, чтобы восемью часами ограничивался их
рабочий день. А дальше начиналась чаша жизни: артистки, «Метрополь», «Савой». Тут
рассказы Ку–коса и Зыкова были до удивительности похожи. Вот рассказывает Кукос (не без
привиранья, но в основном правда, сразу веришь) об одном рядовом воскресеньи лета 1943
года, рассказывает и весь светится, переживая заново:
— С вечера субботы закатываемся в ресторан «Прага». Ужин! Вы понимаете, что такое
для женщины ужин? Женщине аб–солютно неважно, какой будет завтрак, обед и дневная
работа. Ей важно: платье, туфли и ужин! В «Праге» затемнение, но можно подняться на
крышу. Балюстрада. Ароматный летний воздух. Уснувший затемнённый Арбат. Рядом —
женщина в шёлковом (это слово он всегда подчёркивает) платьи! Кутили всю ночь, и теперь
пьём только шампанское! Из–за шпиля НКО выплывает малиновое солнце. Лучи, стёкла,
крыши! Оплачиваем счёт Персональная машина у входа! — вызвали по телефону. В
открытые окна ветер рвёт и освежает. А на даче — сосновый лес! Вы понимаете, что такое
утренний сосновый лес? Несколько часов сна за закрытыми ставнями. Около десяти
просыпаемся— ломится солнце сквозь жалюзи. По комнате— милый беспорядок женской
одежды. Лёгкий (вы понимаете, что такое лёгкий?) завтрак с красным вином на веранде.
Потом приезжают друзья— речка, загорать, купаться. Вечером на машинах по домам. Если
же воскресенье рабочее, то после завтрака часов в одиннадцать едешь поруководить.
И нам когда–нибудь, когда–нибудь можно будет друг друга понять?..
Он сидит у меня на кровати и рассказывает, размахивая кистями рук для большей
точности пленительных подробностей, вертя головой от жгучей сладости воспоминаний.
Вспоминаю и я одно за другим эти страшные воскресенья лета 1943 года.
4 июля. На рассвете вся земля затряслась левее нас на Курской Дуге. А при малиновом
солнце мы уже читали падающие листовки: «Сдавайтесь! Вы испытали уже не раз
сокрушительную силу германских наступлений!»
11 июля. На рассвете тысячи свистов разрезали воздух над нами — это начиналось
наше наступление на Орёл.
— «Лёгкий завтрак»? Конечно понимаю. Это — ещё в темноте, в траншее, одна банка
американской тушёнки на восьмерых и — ура! за Родину! за Сталина!