Page 425 - Архипелаг ГУЛаг
P. 425

Орачевский, снял варежку и торжественно, осторожно высвободил оттуда на стол замершую,
               но  живую  оранжево–чёрную  красавицу  бабочку:  «Вот  вам  бабочка,  пережившая
               19–градусный мороз! Сидела на балке перекрытия».
                     Все сошлись вокруг бабочки и замолчали. Тем счастливцам из нас, кто выживет, вряд
               ли кончить срок подвижней этой бабочки.
                     Самому Орачевскому дали только 5 лет. Его посадили за «лицепреступление» (точно
               по  Оруэллу) —  за  улыбкуі  Он  был  преподавателем  сапёрного  училища.  В  учительской,
               показывая другому преподавателю что–то в «Правде», он улыбнулся. Того, другого, вскоре
               убили, и о чём улыбнулся Орачевский, так никто и не узнал. Но улыбку видели, и сам факт
               улыбки над центральным органом партии святотатственен! Затем Орачевскому предложили
               сделать политический доклад. Он ответил, что приказу подчинится, но доклад сделает без
               настроения. Это уж переполнило чашу!
                     Кто ж из двоих— Правдин или Орачевский— был поближе к интеллигенту?
                     Не миновать теперь сказать и о Прохорове. Это был дородный мужик, тяжелоступный,
               тяжёлого  взгляда,  приязни  мало  было  в  его  лице,  а  улыбался  он  подумавши.  Таких  на
               Архипелаге  зовут  «волк  серый».  Не  было  в  нём  движения  чем–то  поступиться,  добро
               кому–нибудь  сделать.  Но  что  мне  сразу  понравилось:  Зиновьеву  котелки,  а  Беляеву  хлеб
               приносил он без угодливости, ложной улыбочки или хотя бы пустого слова, приносил как–то
               величественно, сурово, показывая, что служба службой, но и он не мальчик. Чтоб накормить
               своё  большое  рабочее  тело,  надо  было  ему  много  еды.  За  генеральскую  баланду  и  кашу
               терпел он своё униженное положение, знал, что тут его презирают, круто не отвечал, но и на
               цырлах не бегал  303 . Он всех нас, он всех нас как голеньких тут понимал, да не приходило
               время  высказать.  Мне  в  Прохорове  ощутилось,  что  он  на  камне  строен,  на  таких  плечах
               многое в народе держится. Никому он не спешит улыбнуться, хмуро смотрит, но и в пятку
               никогда не укусит.
                     Сидел  он  не  по  58–й,  но  бытие  понимал  досконально.  Он  был  немало  лет
               председателем сельсовета под Наро–Фоминском, там тоже надо было уметь прокрутиться, и
               жестокость проявить, и перед начальством устоять. Рассказывал он о своём председательстве
               так:
                     —  Патриотом  быть—  значит  идти  всегда  впереди.  Ясно,  на  всякие  неприятности
               первым  и  наскочишь.  Делаешь  в  сельсовете  доклад,  и  хоть  разговор  в  деревне  больше
               материально сводится, но подкинет тебе какая–нибудь борода: а что такое пер–ма–нент–ная
               революция?  Шут  её  знает,  какая  такая,  знаю,  бабы  в  городе  перманент  носят,  а  не
               ответишь —  скажут:  вылез  со  свиным  рылом  в  калашный  ряд.  А  это,  говорю,  такая
               революция, которая вьётся, льётся, в руки не даётся, — поезжай вон в город у баб кудряшки
               посмотри или на баранах. Когда с Макдональдом наши рассобачились, я в докладе власти
               поправил: «А вы б, говорю, товарищи, чужим кобелям меньше на хвост наступали».
                     С годами во всю показуху нашей жизни он проник и сам в ней участвовал. Вызывал
               председателя  колхоза  и  говорил:  «Одноё  доярку  ты  к  сельхозвыставке  на  золотую  медаль
               подготовь—  так,  чтобы  дневной  удой  литров  на  шестьдесят!»  И  во  всём  колхозе  сообща
               готовили  такую  доярку,  сыпали  её  коровам  в  ясли  белковые  корма  и  даже  сахар.  И  вся
               деревня и весь колхоз знали, чего стоит та сельхозвыставка. Но сверху чудят, себя дурят —
               значит, так хотят.
                     Когда  к  Наро–Фоминску  подходил  фронт,  поручили  Прохорову  эвакуировать  скот
               сельсовета. Но была эта мера, если разобраться, не против немцев, а против мужиков: это
               они  оставались  на  голой  земле  без  скота  и  без  тракторов.  Крестьяне  скота  отдавать  не
               хотели, дрались (ждали, что колхозы, может, распадутся, и скот тогда им достанется)— едва
               Прохорова не убили.
                     Закатился  фронт  за  их  деревню —  и  замер  на  всю  зиму.  Артиллерист  ещё  с  1914,


                 303   Выражение объяснено в главе 19 Части Третьей.
   420   421   422   423   424   425   426   427   428   429   430