Page 455 - Архипелаг ГУЛаг

коммунистами. Это и есть заявка на тёплое местечко.
Шелест придумывает даже такую сцену. На Котласской пересылке идёт перекличка по
формулярам. «Партийность?» — спросил начальник. (Для каких дураков это пишется? Где в
тюремных формулярах графа партийности?) «Член ВКП(б)», — отвечает Шелест на
подставной вопрос.
И надо отдать справедливость начальникам, как дзержинцам, так и берианцам: они
слышат. И — устраивают. Да не было ли письменной или хотя бы устной директивы:
коммунистов устраивать поприличнее? Ибо даже в периоды самых резких гонений на
Пятьдесят Восьмую, когда её снимали с должностей придурков, бывшие крупные
коммунисты почему–то удерживались. (Например, в Краслаге. Бывший член военсовета
СКВО Аралов держался бригадиром огородников, бывший комбриг Иванчик— бригадиром
коттеджей, бывший секретарь МК Дедков— тоже на синекуре.) Но и безо всякой директивы
простая солидарность и простой расчёт — «сегодня ты, а завтра я» — должны были
понуждать эмведешников заботиться о правоверных.
И получалось, что ортодоксы были у начальства на ближнем счету, составляли в лагере
устойчивую привилегированную прослойку. (На рядовых тихих коммунистов, кто не ходил к
начальству твердить о своей вере, это не распространялось.)
Алдан–Семёнов в простоте так прямо и пишет: коммунисты–начальники стараются
перевести коммунистов–заключённых на более лёгкую работу. Не скрывает и Дьяков:
новичок Ром объявил начальнику больницы, что он— старый большевик. И сразу же его
оставляют дневальным санчасти — очень завидная должность! Распоряжается и начальник
лагеря не страгивать Тодорского с санитаров.
Но самый замечательный случай рассказывает Г. Шелест в «Колымских записях» 318 :
приехал новый крупный эмведешник и в заключённом Заборском узнаёт своего бывшего
комкора по Гражданской войне. Прослезились. Ну, полцарства проси! И За–борский:
соглашается «особо питаться с кухни и брать хлеба сколько надо» (то есть объедать работяг,
ибо новых норм питания ему никто не выпишет) и просит дать ему только шеститомник
Ленина, чтобы читать его вечерами при коптилке! Так всё и устраивается: днём он питается
ворованным пайком, вечером читает Ленина. Так откровенно и с удовольствием
прославляется подлость.
Ещё у Шелеста какое–то мифическое «подпольное политбюро» бригады (многовато
для бригады?) в неурочное время раздобывает и буханку хлеба из хлеборезки, и миску
овсяной каши. Значит— везде свои придурки? И значит— подворовываем, благомыслящие?
Всё тот же Шелест даёт нам окончательный вывод:
«Одни выживали силой духа (вот эти ортодоксы, воруя кашу и хлеб. — АС), другие—
лишней миской овсяной каши» (это — Иван Денисович) 319 .
Ну, ин пусть будет так. У Ивана Денисовича знакомых придурков нет. Только скажите:
а камушки? камушки кто на стену клал, а? Твердолобые, вы ли?
В) Отношение к труду. В общем виде ортодоксы преданы труду (заместитель Эйхе и в
тифозном бреду только тогда успокаивался, когда сестра уверяла его, что — да, телеграммы
о хлебозаготовках уже посланы). В общем виде они одобряют и лагерный труд: он нужен для
построения коммунизма, и без него было бы незаслуженно всей ораве арестантов выдавать
баланду. Поэтому они считают вполне разумным, что отказчиков следует бить, сажать в
БУР, а в военное время и расстреливать. Вполне моральным считается у них и быть
нарядчиком, бригадиром, любым погонщиком и понукателем (тут они расходятся с
«честными ворами» и сходятся с «суками»).
Вот, например, была бригадиром лесоповальной бригады Елена Никитина, бывший

318 Георгий Шелест. Колымские записи // Знамя, 1964, № 9.

319 Забайкальский рабочий, Чита, 27 августа 1964.