Page 49 - Архипелаг ГУЛаг

— «девушки за иностранцев» (1946–47)—то есть давшие иностранцам ухаживать за
собой. Клеймили этих девушек статьями 7–35 (социально–опасные);
— испанские дети — те самые, которые вывезены были во время их гражданской
войны, но стали взрослыми после Второй Мировой. Воспитанные в наших интернатах, они
одинаково очень плохо сращивались с нашей жизнью. Многие порывались домой. Им давали
тоже 7–35, социально–опасные, а особенно настойчивым — 58–6, шпионаж в пользу…
Америки.
(Для справедливости не забудем и короткий, в 1947, антипоток… священников. Да, вот
чудо! — первый раз за 30 лет освобождали священников! Их, собственно, не искали по
лагерям, а кто из вольных помнил и мог назвать имена и точные места — тех, названных,
этапировали на свободу для укрепления восставляемой Церкви.)

* * *

Надо напомнить, что глава эта отнюдь не пытается перечесть все потоки, унавозившие
ГУЛАГ, — а только те из них, которые имели оттенок политический. Подобно тому, как в
курсе анатомии после подробного описания системы кровообращения можно заново начать
и подробно провести описание системы лимфатической, так можно заново проследить с 1918
по 1953 потоки бытовиков и собственно уголовников. И это описание тоже заняло бы немало
места. Здесь получили бы освещение многие знаменитые Указы, теперь уже частью и
забытые (хотя никогда законом не отменённые), поставлявшие для ненасытного Архипелага
изобильный человеческий материал. То указ о производственных прогулах. То указ о
выпуске некачественной продукции. То указ о самогоноварении (разгул его — в 1922 году,
но и все 20–е годы брали густо). То указ о наказании колхозников за невыполнение
обязательной нормы трудодней. То указ о военном положении на железных дорогах (апрель
1943, отнюдь не начало войны, а поворот её к лучшему).
Указы эти появлялись всегда как важнейшее во всём законодательстве и без всякого
разумения или даже памяти о законодательстве предыдущем. Согласовывать эти ветви
предлагалось учёным юристам, но они занимались этим не столь усердно и не весьма
успешно.
Эта пульсация указов привела к странной картине уголовных и бытовых преступлений
в стране. Можно было заметить, что ни воровство, ни убийства, ни самогоноварение, ни
изнасилования не совершались в стране то там, то сям, где случатся, вследствие
человеческой слабости, похоти и разгула страстей, — нет! В преступлениях по всей стране
замечалось удивительное единодушие и единообразие. То вся страна кишела только
насильниками, то —только убийцами, то — самогонщиками, чутко отзываясь на последний
правительственный Указ. Каждое преступление как бы само подставляло бока Указу, чтобы
поскорее исчезнуть! Именно то преступление и всплескивало тотчас же повсюду, которое
только что было предусмотрено и устрожено мудрым законодательством.
Указ о военизации железных дорог погнал через трибуналы толпы баб и подростков,
которые больше всего–то и работали в военные годы на железных дорогах, а не пройдя
казарменного перед тем обучения, больше всего и опаздывали и нарушали. Указ о
невыработке обязательной нормы трудодней очень упростил процедуру высылки нерадивых
колхозников, которые не хотели довольствоваться выставленными им палочками. Если
раньше для этого требовался суд и применение
«экономической контрреволюции», то теперь достаточно было колхозного
постановления, подтверждённого райисполкомом; да и самим колхозникам не могло не
полегчать от сознания, что хотя они и ссылались, но не зачислялись во враги народа.
(Обязательная норма трудодней разная была для разных областей, самая льготная у
кавказцев — 75 трудодней, но и их немало потекло на восемь лет в Красноярский край.)
Однако мы в этой главе не входим в пространное и плодотворное рассмотрение
бытовых и уголовных потоков. Мы не можем только, достигнув 1947 года, умолчать об