Page 490 - Архипелаг ГУЛаг

рецидивистам в послевоенные годы уже в приговоре суда писалось: «с содержанием на
воркутинском известковом заводе». Болты заворачивались сверху.)
Там все ходили с ножами. Суки и блатные каждый день резали друг друга. Повар (сука)
наливал по произволу: кому густо, кому жидко, кому просто черпаком по лбу. Нарядчик
ходил с арматурным прутом и одним его свистящим взмахом убивал на месте. Суки держали
при себе мальчиков для педерастии. Было три барака: барак сук, барак воров, барак фраеров,
человек по сто в каждом. Фраера— работали: внизу близ лагеря добывалась известь, потом
её носилками поднимали на скалу, там ссыпали в конусы, оставляя внутри дымоходы;
обжигали; в дыму, саже и известковой пыли раскладывали горящую известь.
В Джидинских лагерях известен штрафной участок Ба–янгол.
На штрафной ОЛП Краслага Ревучий ещё до всяких штрафных прислали «рабочее
ядро» — ни в чём не провинившихся крепких работяг сотни полторы. (Штрафной–то
штрафной, а план с начальства требуют. И вот простые работяги осуждены на штрафной!)
Дальше присылали блатных и болыпесрочников по 58–й — тяжеляков. Этих тяжеляков урки
уже побаивались, потому что имели они по 25 лет и в послевоенной обстановке, убив
блатного, не утяжеляли своего срока, это уж не считалось (как на Каналах) вылазкой
классового врага.
Рабочий день на Ревучем был как будто и 11 часов, но на самом деле с ходьбой до леса
(5–6 км) и назад получалось 15 часов. Подъём был в 4.30 утра, в зону возвращались в
восьмом часу вечера. Быстро доходили, и, значит, появлялись отказчики. После общего
развода выстраивали в клубе отказчиков, нарядчик шёл и отбирал, кого в довод. Таких
отказчиков в верёвочных лаптях («обут по сезону», 60° мороза), в худых бушлатах
выталкивали за зону — а там на них напускали пяток овчарок: «Взять!» Псы рвали, когтили
и валяли отказчиков. Тогда псов отзывали, подъезжал китаец на бычке, запряжённом в
ассенизационный возок, отказчиков грузили туда, отвозили и выворачивали тележный ящик
с насыпи в лощину. А там, внизу, был бригадир Лёша Слобода, который палкой бил этих
отказчиков, пока они не подымутся и не начнут на него работать. Их выработку он
записывал своей бригаде, а им полагалось по 300 граммов — карцерный паёк. (Кто эту всю
ступенчатую систему придумал — это ж просто маленький Сталин!)
Галина Иосифовна Серебрякова! Отчего вы об этом не напишете? Отчего ваши герои в
лагере ничего не делают, не горбят, а только разговаривают о Ленине и Сталине?
Простому работяге из Пятьдесят Восьмой выжить на таком штрафном лагпункте почти
невозможно.
На штрафной подкомандировке СевЖелДорлага (начальник— полковник Ключкин) в
1946–47 годах было людоедство: резали людей на мясо, варили и ели.
Это было как раз сразу после всемирно–исторической победы нашего народа.
Ау, полковник Ключкин! Где ты выстроил себе пенсионный особняк?

Глава 16. СОЦИАЛЬНО–БЛИЗКИЕ

Присоединись и моё слабое перо к воспеванию этого племени! Их воспевали как
пиратов, как флибустьеров, как бродяг, как беглых каторжников. Их воспевали как
благородных разбойников— от Робина Руда и до опереточных, уверяли, что у них чуткое
сердце, они грабят богатых и делятся с бедными. О возвышенные сподвижники Карла
Моора! О мятежный романтик Челкаш! О Беня Крик, одесские босяки и их одесские
трубадуры!
Да не вся ли мировая литература воспевала блатных? Франсуа Вийона корить не
станем, но ни Гюго, ни Бальзак не миновали этой стези, и Пушкин–то в цыганах похваливал
блатное начало. (А как там у Байрона?) Но никогда не воспевали их так широко, так дружно,
так последовательно, как в советской литературе. (На то были высокие Теоретические
Основания, не одни только Горький с Макаренкой.)
Гнусаво завыл Леонид Утёсов с эстрады — и завыла ему навстречу восторженная