Page 485 - Архипелаг ГУЛаг

Полумёртвым, он всё же долез до сибирской магистрали и счастливо уснул в стогу сена.
Очнулся от голосов: вилами брали сено и уже обнаружили его. Он был измотан, не готов ни
убегать, ни бороться. И сказал: «Что ж, берите, выдавайте, я беглец». То были
железнодорожный обходчик и его жена. Обходчик сказал: «Да мы ж русские люди. Только
сиди, не показывайся». Ушли. Но беглец не поверил им: они ведь— советские, они должны
донести. И пополз к лесу. С краю леса он следил и увидел, как обходчик вернулся, принёс
одежду и еду. — С вечера беглец пошёл вдоль линии и на лесном полустанке сел на
товарняк, к утру соскочил— и на день ушёл в лес. Ночь за ночью он так продвигался, а когда
стал покрепче, то и на каждой остановке сходил — перепрятывался в зелени или шёл вперёд,
обгоняя поезд, а там прыгал на ходу. Так десятки раз он рисковал потерять руку, ногу,
голову. (Это всё он расхлёбывал несколько лёгких скольжений пера доносчика…) Но как–то
перед Уралом он изменил своему правилу и на платформе с брёвнами заснул. Его ударили
ногой и светили фонарём в лицо: «Документы!» — «Сейчас». Приподнялся и ударом сбил
охранника с высоты, сам же спрыгнул в другую сторону — и попал на голову другому
охраннику! — сбил с ног и того и успел уйти под соседние эшелоны. Сел за станцией, на
ходу. — Свердловск он решил обходить со стороны, в окрестностях его грабанул торговую
палатку, взял там одежды, надел на себя три костюма, набрал еды. На какой–то станции
продал один костюм и купил билет Челябинск–Орск–Средняя Азия.
Нет, он знал, куда едет— в Вену! — но надо было обшерстить–ся и чтобы перестали
его искать. Туркмен, предколхоза, встретил его на базаре и без документов взял к себе в
колхоз. И руки оправдали звание механика, он чинил колхозу все машины. Через несколько
месяцев он рассчитался и поехал в Красноводск, приграничной линией. На перегоне после
Маров шёл патруль, проверяя документы. Тогда наш механик вышел на площадку, открыл
дверь, повис на окне уборной (через забеленное стекло изнутри его видеть не могли), и
только самый носок одной ноги остался для упора и для возврата на ступеньке. В раме двери
в углу один носок ботинка патруль не заметил и прошёл в следующий вагон. Так миновал
страшный момент. Благополучно переехав Каспий, беглец сел на поезд Баку—Шепетовка, а
оттуда подался в Карпаты. Через горную границу глухим крутым лесистым местом он
переходил очень осмотрительно — и всё–таки пограничники перехватили его! Сколько надо
было жертвовать, страдать, изобретать и силиться от самого сибирского лагпункта, от этой
поваленной первой ёлочки — и при самом конце в один миг всё рухнуло!.. И как там, в стогу
у Тайшета, покинули его силы, он не мог больше ни сопротивляться, ни лгать и с последней
яростью только крикнул: «Берите, палачи! Берите, ваша сила!» — «Кто такой?» — «Беглец!
Из лагеря! Берите!» Но пограничники вели себя как–то странно: они завязали ему глаза,
привели в землянку, там развязали, снова допрашивали — и вдруг выяснилось: свои!
бандеровцы! (Фи! фи! — морщатся образованные читатели и машут на меня руками: «Ну и
персонаж вы выбрали, если бандеровцы ему— своиі Хорошенький фрукт!» Разведу руками и
я: какой есть. Какой бежал. Каким его лагерь сделал. Они ведь, лагерники, я вам скажу, они
живут по свинскому принципу: «бытие определяет сознание», а не по газетам. Для лагерника
те и свои, с кем он вместе мучился в лагере. Те для него и чужие, кто спускает на него ищеек.
Честно говоря — и я сам так.) Обнялись! У бандеровцев ещё были тогда ходы через границу,
и они его мягко перевели.
И вот он снова был в Вене! — но уже в американском секторе. И, подчиняясь всё тому
же завлекающему материалистическому принципу, никак не забывая свой кровавый
смертный лагерь, он уже не искал работы инженера–механика, а пошёл к американским
властям душу отвести. И стал работать кем–то у них.
Но! — человеческое свойство: минует опасность— расслабляется и наша
настороженность. Он надумал отправить деньги родителям в Одессу, для этого надо было
обменять доллары на советские деньги. Какой–то еврей–коммерсант пригласил его менять к
себе на квартиру в советскую зону Вены. Туда и сюда непрерывно сновали люди, мало
различая зоны. А ему было никак нельзя переходить! Он перешёл — и на квартире менялы
был взят!