Page 492 - Архипелаг ГУЛаг

смена из сирот Гражданской войны— беспризорники, шпана. Они грелись у асфальтовых
котлов НЭПа и в виде первых уроков обрезали дамские сумочки с руки, рвали крючьями
чемоданы из вагонных окон. Социально рассуждая: ведь во всём виновата среда? Так
перевоспитаем этих здоровых люмпенов и включим в строй сознательной жизни! Тут были и
первые коммуны, и колонии, и «Путёвка в жизнь». (Только не заметили: беспризорники—
это ещё не были воры в законе, и исправление беспризорников ни о чём не говорило: они
ещё не все испортиться–то успели.)
Теперь же, когда прошло больше сорока лет, можно оглянуться и усумниться: кто ж
кого перевоспитал: чекисты ли — урок? или урки — чекистов? Урка, принявший чекистскую
веру, — это уже сука, урки его режут. Чекист же, усвоивший психологию урки, — это
напористый следователь 30–40–х годов или волевой лагерный начальник, они в чести, они
продвигаются по службе.
А психология урки очень проста, очень доступна к усвоению:
1. Хочу жить и наслаждаться, на остальных на… !
2. Прав тот, кто сильней.
3. Тебя не [дол]бут— не подмахивай! (То есть пока бьют не
тебя, не заступайся за тех, кого бьют. Жди своей очереди.)
Бить покорных врагов поодиночке! — что–то очень знакомый закон. Так делал Сталин.
Так делал Гитлер.
Сколько нам в уши насюсюкал Шейнин о «своеобразном кодексе» блатных, об их
«честном» слове. Почитаешь— и Дон–Кихоты, и патриоты! А встретишься с этим мурлом в
камере или в воронке…
Эй, довольно лгать, продажные перья! Вы, наблюдавшие блатарей через перила
парохода да через стол следователя!
Вы, никогда не встречавшиеся с блатными в вашей беззащитности!
Урки — не Робины Руды! Когда нужно воровать у доходяг— они воруют у доходяг.
Когда нужно с замерзающего снять последние портянки — они не брезгуют и ими. Их
великий лозунг — «умри ты сегодня, а я завтра!»
Но, может, правда они патриоты? Почему они не воруют у государства? Почему они не
грабят особых дач? Почему не останавливают длинных чёрных автомобилей? Потому что
ожидают там встретить победителя Колчака? Нет, потому что автомобили и дачи хорошо
защищены. А магазины и склады находятся под сенью закона. Потому что реалист Сталин
давно понял, что всё это жужжанье одно— перевоспитание урок. И перекинул их энергию,
натравил на граждан собственной страны.
Вот каковы были законы тридцать лет (до 1947): должностная, государственная,
казённая кража? ящик со склада? три картофелины из колхоза? 10 лет! (А с 47–го и 20!)
Вольная кража? Обчистили квартиру, на грузовике увезли всё, что семья нажила за жизнь?
Если при этом не было убийства, то до одного года, иногда— 6 месяцев…
От поблажки воры и плодятся.
Своими законами сталинская власть ясно сказала уркам: воруй не у меня! воруй у
частных лиц! Ведь частная собственность— отрыжка прошлого. (А персональная
собственность — надежда будущего…)
И урки— поняли. В своих рассказах и песнях такие бесстрашные— пошли они брать
там, где трудно, опасно, сносят головы? Нет. Трусливо и алчно попёрли туда, куда их
понорав–ливали, — раздевать одиноких прохожих, воровать из неограж–дённых квартир.
Двадцатые, тридцатые, сороковые, пятидесятые годы! Кто не помнит этой вечно
висящей над гражданином угрозы: не иди в темноте! не возвращайся поздно! не носи часов!
не имей при себе денег! не оставляй квартиру без людей! Замки! Ставни! Собаки! (Не
обчищенные вовремя фельетонисты теперь высмеивают дворовых верных собак…)
В последовательной борьбе против отдельности человека социалистическое
государство сперва отняло у него одного друга— лошадь, взамен обещая трактор. (Как будто
лошадь— это только тяга плуга, не живой твой друг в беде и в радости, не член твоей семьи,