Page 486 - Архипелаг ГУЛаг

Вполне русская история о том, как сверхчеловеческие усилия нанизываются,
нанизываются— и срываются одним широким распахом руки.
Приговорённый к расстрелу, в камере берлинской советской тюрьмы он всё это
рассказал другому офицеру и инженеру— Аникину. Этот Аникин к тому времени уже
побывал и в немецком плену, и умирал в Бухенвальде, и освобождён был американцами, и
вывезен в советскую зону Германии, оставлен там временно для демонтирования заводов, и
бежал в ФРГ, под Мюнхеном строил гидроэлектростанцию, и оттуда выкраден советской
разведкой (ослепили фарами, втолкнули в автомобиль) — и для чего всё это? Чтобы
выслушать рассказ одесского механика и сохранить его нам? Чтобы затем два раза
бесплодно бежать в Экибастузе (о нём ещё будет в Части Пятой)? И потом на штрафном
известковом заводе быть убитым?
Вот предначертания! вот изломы судьбы! И как же нам разглядеть смысл отдельной
человеческой жизни?..
Мы почти не рассказали о групповых побегах, а и таких было много. Из
Усть–Сысольска был массовый побег (через восстание) в 1943. Ушли по тундре, ели
морошку с черникой. Их проследили с аэропланов и с них же расстреляли. Говорят, в 1956
целый лагерёк бежал, под Мончегорском.
История всех побегов с Архипелага была бы перечнем не–впрочёт и невперелист. И
даже тот, кто писал бы книгу только о побегах, поберёг бы читателя и себя, стал бы опускать
их сотнями.

Глава 15. ШИЗО, БУРЫ, ЗУРЫ

Среди многих радостных отказов, которые нёс нам с собой новый мир, — отказа от
эксплуатации, отказа от колоний, отказа от обязательной воинской повинности, отказа от
тайной дипломатии, от тайных назначений и перемещений, отказа от тайной полиции, отказа
от «закона божьего» и ещё многих других феерических отказов, — не было, правда, отказа
от тюрем (стен не рушили, а вносили в них «новое классовое содержание»), но был
безусловный отказ от карцеров— этого безжалостного мучительства, которое могло
родиться только в извращенных злобой умах буржуазных тюремщиков. ИТК–1924
(Исправительно–трудовой кодекс 1924 года) допускал, правда, изоляцию особо
провинившихся заключённых в отдельную камеру, но предупреждал: эта отдельная камера
ничем не должна напоминать карцера— она должна быть сухой, светлой и снабжённой
принадлежностями для спанья.
А сейчас не только тюремщикам, но и самим арестантам было бы дико, что карцера
почему–то нет, что карцер запрещён.
ИТК–1933, который «действовал» (бездействовал) до начала 60–х годов, оказался ещё
гуманнее: он запрещал даже изоляцию в отдельную камеру!
Но это не потому, что времена стали покладистей, а потому, что к этой поре были
опытным путём уже освоены другие градации внутрилагерных наказаний, когда тошно не от
одиночества, а от «коллектива», да ещё наказанные должны и горбить:
РУРы — Роты Усиленного Режима, заменённые потом на БУРы — Бараки Усиленного
Режима, штрафные бригады, и
ЗУРы — Зоны Усиленного Режима, штрафные командировки.
А уж там позже, как–то незаметно, пристроились к ним и — не карцеры, нет! а —
ШИЗО — Штрафные Изоляторы.
Да ведь если заключённого не пугать, если над ним уже нет никакой дальше кары —
как же заставить его подчиняться режиму?
А беглецов пойманных— куда ж тогда сажать?
За что даётся ШИЗО? Да за что хочешь: не угодил начальнику, не так поздоровался, не
вовремя встал, не вовремя лёг, опоздал на проверку, не по той дорожке прошёл, не так был
одет, не там курил, лишние вещи держал в бараке— вот тебе сутки, трое, пятеро. Не