Page 510 - Архипелаг ГУЛаг

А Зоя Лещева сумела всю семью свою превзойти. Это вот как было. Её отца, мать,
дедушку с бабушкой и старших братьев–подростков — всех рассеяли по дальним лагерям за
веру в Бога. А Зое было всего десять лет. Взяли её в детский дом (Ивановская область). Там
она объявила, что никогда не снимет с шеи креста, который мать надела ей при расставании.
И завязала ниточку узлом туже, чтобы не сняли во время сна. Борьба шла долго, Зоя
озлоблялась: вы можете меня задушить, с мёртвой снимете! Тогда, как не поддающуюся
воспитанию, её отослали в детдом для дефективныхі Здесь уже были подонки, стиль
малолеток худший, чем описан в этой главе. Борьба за крест продолжалась. Зоя устояла: она
и здесь не научилась ни воровать, ни сквернословить. «У такой святой женщины, как моя
мать, дочь не может быть уголовницей. Лучше буду политической, как вся семья».
И она— стала политической! Чем больше воспитатели и радио славили Сталина, тем
верней угадала она в нём виновника всех несчастий. И, не поддавшаяся уголовникам, она
теперь увлекла за собою их! Во дворе стояла стандартная гипсовая статуя Сталина. На ней
стали появляться издевательские и неприличные надписи. (Малолетки любят спорт! —
важно только правильно их направить.) Администрация подкрашивает статую,
устанавливает слежку, сообщает и в МГБ. А надписи всё появляются, и ребята хохочут.
Наконец в одно утро голову статуи нашли отбитой, перевёрнутой и в пустоте её— кал.
Террористический акт! Приехали гебисты. Начались по всем их правилам допросы и
угрозы: «Выдайте банду террористов, иначе всех расстреляем за террор!» (А ничего дивного,
подумаешь, полторы сотни детей расстрелять. Если б Сам узнал— он бы и сам
распорядился.)
Неизвестно, устояли бы малолетки или дрогнули, но Зоя Лещева объявила:
— Это сделала всё я одна! А на что другое годится голова папаши?
И её судили. И присудили к высшей мере, безо всякого смеха. Но, из–за недопустимой
гуманности закона о возвращённой смертной казни (1950), расстрелять 14–летнюю вроде не
полагалось. И потому дали ей десятку (удивительно, что не двадцать пять). До восемнадцати
лет она была в обычных лагерях, с восемнадцати — в Особых. За прямоту и язык был у неё и
второй лагерный срок и, кажется, третий.
Освободились уже и родители Зои, и братья, а Зоя всё сидела.
Да здравствует наша веротерпимость! Да здравствуют дети, хозяева коммунизма!
Отзовись та страна, которая так любила бы своих детей, как мы своих!

Глава 18. МУЗЫ В ГУЛАГЕ

Принято говорить, что всё возможно в ГУЛАГе. Самая чернейшая низость, и любой
оборот предательства, дико–неожиданная встреча, и любовь на склоне пропасти — всё
возможно. Но если с сияющими глазами станут вам рассказывать, что кто–то перевоспитался
казёнными средствами через КВЧ, — уверенно отвечайте: брехня!
Перевоспитываются в ГУЛАГе все, перевоспитываются под влиянием друг друга и
обстоятельств, перевоспитываются в разных направлениях— но ни один ещё малолетка, а
тем более взрослый не перевоспитался от средств КВЧ.
Однако чтобы лагеря наши не были похожи на «притоны разврата, общины разбоя,
рассадники рецидивистов и проводники безнравственности» (это— о царских тюрьмах), —
они были снабжены такой приставкой — Кулыурно–Воспитатель–ная Часть.
Потому что, как сказал когдатошний глава ГУЛАГа И. Апе–тер: «Тюремному
строительству капиталистических стран пролетариат СССР противопоставляет своё
культурное (а не лагерное! —АС) строительство. …Те учреждения, в которых пролетарское
государство осуществляет лишение свободы… можно называть тюрьмами или иным
словом — дело не в терминологии. Это те места, где жизнь не убивается, а даёт новые
ростки…» 339

339 От тюрем к воспитательным учреждениям, с. 429, 432.