Page 56 - Архипелаг ГУЛаг

почему–то пулю он оставил абсолютной…
Так, развиваясь по спирали, выводы передовой юриспруденции вернулись к
доантичным или средневековым взглядам. Как средневековые заплечные мастера, наши
следователи, прокуроры и судьи согласились видеть главное доказательство виновности в
35
признании её подследственным .
Однако простодушное Средневековье, чтобы вынудить желаемое признание, шло на
драматические картинные средства: дыбу, колесо, жаровню, ерша, посадку на кол. В
Двадцатом же веке, используя и развитую медицину и немалый тюремный опыт (кто–нибудь
пресерьёзно защитил на этом диссертации), признали такое сгущение сильных средств
излишним, при массовом применении — громоздким. И кроме того…
И кроме того, очевидно, ещё было одно обстоятельство: как всегда, Сталин не
выговаривал последнего слова, подчинённые сами должны были догадаться, а он оставлял
себе шакалью лазейку отступить и написать «Головокружение от успехов». Планомерное
истязание миллионов предпринималось всё–таки впервые в человеческой истории, и при
всей силе своей власти Сталин не мог быть абсолютно уверен в успехе. На огромном
материале опыт мог пройти иначе, чем на малом. Во всех случаях Сталин должен был
остаться в ангельски–чистых ризах. (Но в циркулярах ЦК 1937 и 1939 годов указание о
«физическом воздействии» было.)
Поэтому, надо думать, не существовало такого перечня пыток и издевательств,
который в типографски отпечатанном виде вручался бы следователям. А просто требовалось,
чтобы каждый следственный отдел в заданный срок поставлял Трибуналу заданное число во
всём сознавшихся кроликов. А просто говорилось (устно, но часто), что все меры и средства
хороши, раз они направлены к высокой цели; что никто не спросит со следователя за смерть
подследственного; что тюремный врач должен как можно меньше вмешиваться в ход
следствия. Вероятно, устраивали товарищеский обмен опытом, «учились у передовых»; ну, и
объявлялась «материальная заинтересованность» — повышенная оплата за ночные часы,
премиальные за сжатие сроков следствия; ну, и предупреждалось, что следователи, которые
с заданием не справятся… А теперь если бы в каком–нибудь облНКВД произошёл бы
провал, то и его начальник был бы чист перед
Сталиным: он не давал прямых указаний пытать! И вместе с тем обеспечил пытки!
Понимая, что старшие страхуются, часть рядовых следователей (не те, кто остервенело
упиваются) тоже старались начинать с методов более слабых, а в наращивании избегать тех,
которые оставляют слишком явные следы: выбитый глаз, оторванное ухо, перебитый
позвоночник, да даже и сплошную синь тела.
Вот почему в 1937 году мы не наблюдаем — кроме бессонницы — сплошного единства
приёмов в разных областных управлениях, у разных следователей одного управления. Есть
молва, что отличались жестокостью пыток Ростов–на–Дону и Краснодар. В Краснодаре что
придумали оригинальное: вынуждали подписывать пустые листы бумаги, а затем уже сами
заполняли ложью. Впрочем, зачем пытки: в 1937 там не было дезинфекций, тиф, трупы в
людской тесноте лежали по пять дней, кто в камерах сходил с ума—тех в коридоре добивали
палками.
Общее было всё же то, что преимущество отдавалось средствам, так сказать, лёгким
(мы сейчас их увидим), и это был путь безошибочный. Ведь истинные пределы
человеческого равновесия очень узки, и совсем не нужна дыба или жаровня, чтобы среднего
человека сделать невменяемым.
Попробуем перечесть некоторые простейшие приёмы, которые сламывают волю и
личность арестанта, не оставляя следов на его теле.
Начнём с методов психических. Для кроликов, никогда не уготовлявших себя к

35 Сравни 5–е дополнение к конституции США: «Никто не может быть обязан свидетельствовать против
себя в уголовном процессе».