Page 61 - Архипелаг ГУЛаг

чтобы человек обессилел и показал что угодно.
20. Во всех этих выстойках по 3–4–5 суток обычно не дают пить.
Всё более становится понятной комбинированность приёмов психологических и
физических. Понятно также, что все предшествующие меры соединяются с —
21. Бессонницей, совсем не оцененною Средневековьем:
оно не знало об узости того диапазона, в котором человек со
храняет свою личность. Бессонница (да ещё соединённая
с выстойкой, жаждой, ярким светом, страхом и неизвестно
стью— что твои пытки!?) мутит разум, подрывает волю, человек перестаёт быть своим
«я». («Спать хочется» Чехова, но
там гораздо легче, там девочка может прилечь, испытать перерывы сознания, которые и
за минуту спасительно освежают мозг.) Человек действует наполовину бессознательно или
вовсе бессознательно, так что за его показания на него уже
нельзя обижаться…А представьте себе в этом замутнённом состоянии ещё иностранца,
не знающего по–русски, и дают ему что–то подписать. Баварец Юп Ашенбреннер подписал
вот так, что работал на душегубке. Только в лагере в 1954 он сумел доказать, что в это самое
время учился в Мюнхене на курсах электросварщиков.
Так и говорилось: «Вы не откровенны в своих показаниях, поэтому вам не разрешается
спать!» Иногда для утончённости не ставили, а сажали на мягкий диван, особенно
располагающий ко сну (дежурный надзиратель сидел рядом на том же диване и пинал
при каждом зажмуре). Вот как описывает пострадавший (ещё перед тем отсидевший сутки в
клопяном боксе) свои ощущения после этой пытки: «Озноб от большой потери крови.
Пересохли оболочки глаз, будто кто–то перед самыми глазами держит раскалённое железо.
Язык распух от жажды и как ёж колет при малейшем шевелении. Глотательные спазмы
режут горло».
Бессонница — великое средство пытки и совершенно не оставляющее видимых следов,
ни даже повода для жалоб, разразись завтра невиданная инспекция 40 . «Вам спать не давали?
Так здесь же не санаторий! Сотрудники тоже с вами вместе не спали» (да днём отсыпались).
Можно сказать, что бессонница стала универсальным средством в Органах, из разряда пыток
она перешла в самый распорядок госбезопасности и потому достигалась наиболее дешёвым
способом, без выставления каких–то там постовых. Во всех следственных тюрьмах нельзя
спать ни минуты от подъёма до отбоя (в Су–хановке и ещё некоторых для этого койка
убирается на день в стену, в других — просто нельзя лечь и даже нельзя сидя опустить веки).
А главные допросы — все ночью. И так автоматически: у кого идёт следствие, тот не имеет
времени спать по крайней мере пять суток в неделю (в ночь на воскресенье и на понедельник
следователи сами стараются отдыхать).
22. В развитие предыдущего — следовательский конвейер. Ты не просто не спишь, но
тебя трое–четверо суток непрерывно допрашивают сменные следователи.
23. Клопяной бокс, уже упомянутый. В тёмном дощаном шкафу разведено клопов
сотни, может быть тысячи. Пиджак или гимнастёрку с сажаемого снимают, и тотчас на него,
переползая со стен и падая с потолка, обрушиваются голодные клопы. Сперва он
ожесточённо борется с ними, душит на себе, на стенах, задыхается от их вони, через
несколько часов ослабевает и безропотно даёт себя пить.
24. Карцеры. Как бы ни было плохо в камере, но карцер всегда хуже её, оттуда камера
всегда представляется раем. В карцере человека изматывают голодом и обычно холодом
(в Сухановке есть и горячие карцеры). Например, лефортовские карцеры не
отапливаются вовсе, батареи обогревают только коридор, и в этом «обогретом» коридоре
дежурные надзиратели ходят в валенках и телогрейке. Арестанта же раздевают до белья, а

40 Впрочем, инспекция настолько была невозможна и настолько никогда её не было, что, когда к уже
заключённому министру госбезопасности Абакумову она вошла в камеру в 1953, он расхохотался, сочтя за
мистификацию.