Page 565 - Архипелаг ГУЛаг

так прямо и решило: по сравнению с предыдущими годами увеличить производительность
труда в наступающем ни много ни мало— на 242% (двести сорок два процента!), — то есть
сразу в три с половиной раза увеличить, и безо всякой механизации! 372 (Да ведь как научно
разочли: двести сорок да ещё два процента. Одного только не знали товарищи: что
называется это Большой Скачок под тремя красными знамёнами)
И ведь как знал ГУЛАГ, куда ветер дует! Тут подсыпались как раз и
бессмертно–исторические Шесть Условий Товарища Сталина, — а средь них–то —
хозрасчёт, — а у нас уже есть! а у нас уже есть! А ещё там: использование специалистов. А
это нам проще всего: взять инженеров с общих работ, поставить производственными
придурками. (Начало 30–х годов было для технической интеллигенции на Архипелаге самым
льготным временем: она почти не влачила общих работ, даже новичков устраивали сразу по
специальности. До того, в 20–е годы, инженеры и техники втуне погибали на общих потому,
что не было им разворота и применения. После того, с 37–го и по 50–е, забыт был хозрасчёт
и все исторические Шесть Условий, а исторически–главной стала тогда Бдительность— и
просачивание инженеров поодиночке в придурки сменилось волнами изгнания их всех на
общие.) Да и дешевле ведь иметь инженера заключённого, а не вольного: ему ж зарплаты
платить не надо. Опять выгода, опять хозрасчёт! Опять–таки прав товарищ Сталин!
Так что издалека эту линию тянули, верно её вели: сделать Архипелаг бесплатным.
Но как ни лезли, как ни рвались, как ногти все о скалы ни изломали, как ведомости
выполнений по двадцать раз ни исправляли и до дыр тёрли — а не было самоокупаемости на
Архипелаге — и никогда её не будет. И никогда тут расходов с доходами не уравнять, и
приходится нашему молодому рабоче–крестьянскому государству (а потом и пожилому
общенародному) волочить на себе этот грязно–кровавый мешок.
И вот причины. Первая и главная — несознательность заключённых, нерадивость этих
тупых рабов. Не только не дождёшься от них социалистической самоотверженности, но даже
не выказывают они простого капиталистического прилежания. Только и смотрят они, как
развалить обувь— и не идти на работу; как испортить лебёдку, свернуть колесо, сломать
лопату, утопить ведро — чтоб только повод был посидеть–покурить. Всё, что лагерники
делают для родного государства, — откровенная и высшая халтура: сделанные ими кирпичи
можно ломать руками, краска с панелей облезает, штукатурка отваливается, столбы падают,
столы качаются, ножки отскакивают, ручки отрываются. Везде— недосмотры и ошибки. То
и дело надо уже прибитую крышку отдирать, уже заваленную траншею откапывать, уже
выложенные стены долбить ломом и шлямбуром. — В 50–е годы привезли в Степлаг
новенькую шведскую турбину. Она пришла в срубе из брёвен, как бы избушка. Зима была,
холодно, так влезли проклятые зэки в этот сруб между брёвнами и турбиной и развели
костёр погреться. Отпаялась серебряная пайка лопастей — и турбину выбросили. Стоила она
три миллиона семьсот тысяч. Вот тебе и хозрасчёт.
А при зэках— и это вторая причина— вольным тоже как бы ничего не надо, будто
строят не своё, а на чужого дядю, ещё и воруют крепко, очень крепко воруют. (Строили
жилой дом, иразокрали вольняшки несколько ванн— а их отпущено по числу квартир. Как
же дом сдавать? Прорабу, конечно, признаться нельзя, он торжественно показывает
приёмочной комиссии 1–ю лестничную клетку, да в каждую ванную не преминет зайти,
каждую ванну покажет. Потом ведёт комиссию во 2–ю клетку, в 3–ю, и не торопясь, и всё в
ванные заходит, — а проворные обученные зэки под руководством опытного
сантехнического десятника тем временем выламывают ванны из квартир 1–й клетки,
чердаком на цыпочках волокут их в 4–ю и там срочно устанавливают и вмазывают до
подхода комиссии. И кто прохлопал — пусть потом рассчитывается… Это бы в кинокомедии
показать, так не пропустят: нет у нас в жизни ничего смешного, всё смешное на Западе.)
Третья причина— несамостоятельность заключённых, их неспособность жить без

372 ИЛ. Авербах. От преступления к труду, с. 23.