Page 562 - Архипелаг ГУЛаг

помаранный, у других его вовсе нет, третьи сами сидели в лагере, четвёртые— члены семьи,
и так все эти независимые расконвоированные граждане ещё послушнее, чем заключённые,
окрику человека с винтовкой, ещё безропотнее против человека с револьвером. Видя их, они
не вскидывают гордой головы — «не имеете права!», а сжимаются и гнутся — как бы
прошмыгнуть.
И это ощущение бесконтрольной власти штыка и мундира так уверенно реет над
просторами Архипелага со всем его прилагерным миром, так передаётся каждому,
вступающему в этот край, что вольная женщина (П–чина) с девочкой, летящая красноярской
трассой на свидание к мужу в лагерь, по первому требованию сотрудников МВД в самолёте
даёт обшарить, обыскать себя и раздеть догола девочку. (С тех пор девочка постоянно
плакала при виде Голубых.)
Но если кто–нибудь скажет теперь, что нет печальнее этих прилагерных окрестностей и
что прилагерный мир — клоака, мы ответим: кому как.
Вот якут Колодезников за отгон чужого оленя в тайгу получил в 1932 три года и, по
правилам глубокомысленных перемещений, с родной Колымы был послан отбывать под
Ленинград. Отбыл, и в самом Ленинграде был, и привёз семье ярких тканей, и всё ж много
лет потом жаловался землякам и зэкам, присланным из Ленинграда:
— Ох, скучно там у вас! Ох, плохо!..

Глава 22. МЫ СТРОИМ

После всего сказанного о лагерях так и рвётся вопрос: да полно! Да выгоден ли был
государству труд заключённых? А если не выгоден — так стоило ли весь Архипелаг
затевать?
В самих лагерях среди зэков обе точки зрения на это были, и любили мы об этом
спорить.
Конечно, если верить вождям, — спорить тут не о чем. Товарищ Молотов, когда–то
второй человек государства, изъявил VI съезду Советов СССР по поводу использования
труда заключённых: «Мы делали это раньше, делаем теперь и будем делать впредь. Это
выгодно для общества. Это полезно для преступников».
Не для государства это выгодно, заметьте! — для самого общества. А для
преступников — полезно. И будем делать впредь! И о чём же спорить?
Да и весь порядок сталинских десятилетий, когда прежде планировались строительства,
а потом уже — набор преступников для них, подтверждает, что правительство как бы не
сомневалось в экономической выгоде лагерей. Экономика шла впереди правосудия.
Но очевидно, что заданный вопрос требует уточнения и расчленения:
— оправдывают ли себя лагеря в политическом и социальном смысле?
— оправдывают ли они себя экономически?
— самоокупаются ли они (при кажущемся сходстве второго и третьего вопроса здесь
есть различие)?
На первый вопрос ответить нетрудно: для сталинских целей лагеря были прекрасным
местом, куда можно было загонять миллионы, — для испугу. Стало быть, политически они
себя оправдывали. Лагеря были также корыстно–выгодны огромному социальному слою —
несчётному числу лагерных офицеров, они давали им «военную службу» в безопасном тылу,
спецпайки, ставки, мундиры, квартиры, положение в обществе.
Также пригревались тут и тьмы надзирателей, и лбов–охранников, дремавших на
лагерных вышках (в то время как тринадцатилетних мальчишек сгоняли в ремесленные
училища). Все эти паразиты всеми силами поддерживали Архипелаг — гнез–дилище
крепостной эксплуатации. Всеобщей амнистии боялись они, как моровой язвы.
Но мы уже поняли, что в лагеря набирались далеко не только инакомыслящие, далеко
не только те, кто выбивался со стадной дороги, намеченной Сталиным. Набор в лагеря явно
превосходил политические нужды, превосходил нужды террора— он соразмерялся (может