Page 564 - Архипелаг ГУЛаг

тысячи привезенных брёвен, и строят причалы, и кладут рельсы, и катят в эту тундру
паровозы и вагоны, которым никогда не суждено уйти отсюда своим ходом. Зэки спят по 5
часов в сутки на голой земле, окружённой табличками «зона» 370 .
И он же описывает дальше, как заключённые прокладывают по тундре телефонную
линию: они живут в шалашах из веток и мха, комары разъедают их незащищённые тела, от
болотной жижи не просыхает их одежда, уж тем более обувь. Трасса их разведана кое–как,
проложена не лучшим способом (и обречена на переделку), для столбов нет леса вблизи, и
они на два–три дня (!) уходят в сторону, чтобы оттуда притащить на себе столбы.
Не случилось другого Побожия рассказать, как перед войной строили другую
железную дорогу, Котлас—Воркута, где под каждою шпалой по две головы осталось. Да что
железную! — как прежде той железной клали рядом простую лежневку через непроходимый
лес— тощие руки, тупые топоры да штыки–бездельники.
И кто ж бы это без заключённых делал? И как же это вдруг лагеря — да невыгодны?
Лагеря были неповторимо выгодны покорностью рабского труда и его дешевизной—
нет, даже не дешевизной, а— бесплатностью, потому что за покупку античного раба всё же
платили деньги, за покупку же лагерника— никто не платил.
Даже на послевоенных лагерных совещаниях признавали индустриальные помещики:
«з/к з/к сыграли большую роль в работе тыла, в победе».
Но на мраморе над костями никто никогда не надпишет забытые их имена.
Как незаменимы были лагеря, это выяснилось в хрущёвские годы во время
хлопотливых и шумных комсомольских призывов на целину и на стройки Сибири.
Другое же дело — самоокупаемость. Слюнки на это текли у государства давно. Ещё
«Положение о местах заключения» 1921 года хлопотало: «содержание мест заключения
должно по возможности окупаться трудом заключённых». С 1922 года некоторые местные
исполкомы, вопреки своей рабоче–крестьянской природе, проявили «тенденции
аполитического делячества», а именно: не только добивались самоокупаемости мест
заключения, но ещё старались выжать из них прибыль в местный бюджет, осуществить
хозрасчёт с превышением. Требовал самоокупаемости мест заключения также и
Исправительно–трудовой кодекс 1924 года. В 1928 на 1–м всесоюзном совещании
пенитенциарных деятелей настаивали упорно, что обязателен «возврат государству всей
сетью предприятий мест заключения затрат государства на места заключения».
Очень, очень хотелось лагерьки иметь — и чтобы бесплатно! С 1929 года все
исправтрудучреждения страны включены в народно–хозяйственный план. Ас 1 января 1931
декретирован переход всех лагерей и колоний РСФСР и Украины на полную
самоокупаемость!
И что же? Сразу успех, разумеется! В 1932 юристы торжествуют: «расходы на
исправительно–трудовые учреждения сокращаются (этому поверить можно), а условия
содержания лишённых свободы с каждым годом улучшаются» (?) 371 .
Стали б мы удивляться, стали б мы добиваться — откуда ж это? как? если б на шкуре
своей не знали, как то содержание улучшалось дальше…
Да оно, если рассудить, так и нетрудно совсем. Что нужно? Уравнять расходы на лагеря
с доходами от них? Расходы, как мы читаем, сокращаются. Аувеличить доходы ещё проще:
надо прижать заключённых! Если в соловецкий период Архипелага на принудительный труд
делалась официальная 40%-ная скидка (считалось почему–то, что труд из–под палки не так
производителен), то уже с Беломора, введя «шкалу желудка», открыли учёные ГУЛАГа, что
наоборот: принудительный–то голодный труд самый производительный в мире и есть!
Украинское управление лагерей, когда велели им перейти с 1931 года на самоокупаемость,

370 А Побожий. Мёртвая дорога: Из записок инженера–изыскателя // Новый мир, 1964, № 8, с. 152–154.

371 От тюрем к воспитательным учреждениям, с. 437.