Page 648 - Архипелаг ГУЛаг

на… 5 (пять) лет… на свой собственный хутор! То есть на дачу. Стал писателем.
Кириллов В.Т. Участвовал в революционном движении черноморских моряков.
Расстрелян? Вечная каторга? Нет, три года ссылки вУсть–Сысольск. Стал писателем.
Касаткин И.М. Сидя в тюрьме, писал рассказы, а газеты печатали их. (У нас и
отсидевшего–то не печатают.)
Карпову Евтихию после двух (!) ссылок доверили руководить императорским
Александрийским театром и театром Суворина. (У нас бы его, во–первых, в столице не
прописали, во–вторых, спецчасть не приняла бы даже суфлёром.)
Кржижановский в самый «разгул столыпинской реакции» вернулся из ссылки и
(оставаясь членом подпольного ЦК) беспрепятственно приступил к инженерной
деятельности. (У нас бы счастлив был, устроившись слесарем МТС.)
Хотя Крыленко в «Литературную энциклопедию» не попал, но на букву «К»
справедливо вспомнить и его. За всё своё революционное кипение он трижды «счастливо
избежал ареста» 422 , а шесть раз арестованный, отсидел всего 14 месяцев. В 1907 году
(опять–таки год реакции) обвинялся: в агитации в войсках и участии в военной
организации — и военно–окружным судом оправдан! В 1915 «за уклонение от военной
службы» (а он — офицер, и идёт война!) этот будущий главковерх (и убийца другого
главковерха) наказан тем, что… послан во фронтовую (нисколько не штрафную) часть! (Так
царское правительство предполагало и победить немцев, и одновременно пригасить
революцию…) И вот в тени его неподрезанных прокурорских крыл пятнадцать лет тянулись
приговорённые в стольких процессах получать свою пулю в затылок.
И в ту же самую «столыпинскую реакцию» кутаисский губернатор В.А. Старосельский,
который прямо снабжал революционеров паспортами и оружием, выдавал им планы полиции
и правительственных войск, — отделался как бы не двумя неделями заключения 423 .
Переведи на наш язык, у кого воображения хватает!
В эту самую полосу «реакции» легально выходит болыпе–вицкий философский и
общественно–политический журнал «Мысль». А «реакционные» «Вехи» открыто пишут:
«застаревшее самовластье», «зло деспотизма и рабства», — ничего, катайте, это у нас можно!
Строгости были тогда невыносимые. Ретушёр ялтинской фотографии В.К.Яновский
нарисовал расстрел очаковских матросов и выставил у себя в витрине (ну как, например,
сейчас бы на Кузнецком мосту выставить эпизоды новочеркасского подавления). Что же
сделал ялтинский градоначальник? Из–за близости Ливадии он поступил особенно жестоко:
во–первых, он кричал на Яновского! Во–вторых, он уничтожил… не фотографическую
мастерскую Яновского, нет, и не рисунок расстрела, а — копию этого рисунка. (Скажут —
ловок Яновский. Отметим — но и градоначальник не велел же бить при себе витрину.)
В–третьих, на Яновского было наложено тягчайшее наказание: продолжая жить в Ялте, не
появляться на улице… при проезде императорской фамилии.
Бурцев в эмигрантском журнале поносил даже интимную жизнь царя. Воротясь на
родину (1914, патриотический подъём) — расстрелян? Неполный год тюрьмы со льготами в
получении книг и письменных занятиях.
Абрам же Гоц во время той войны был ссыльным в Иркутске и… вёл газету
циммервальдского направления, то есть против войны.
Топору невозбранно давали рубить. А топор своего до–рубится.
Когда же Шляпников, лидер «рабочей оппозиции», исконный металлист, был в 1929
сослан в свою первую ссылку (в Астрахань), то «без права общения с рабочими» и даже без
права занять рабочую должность, как хотел.

422 Здесь и дальше — по его автобиографии в «Энциклопедическом Словаре Русского Библиографического
Института Гранат». 7–е изд. Т. 41, ч. 1. М., [б/г], с. 237–245.

423 «Товарищ губернатор» / Публ. И. Брайнин, Ф. Лимонов // Новый мир, 1966, № 2, с. 217–236.