Page 643 - Архипелаг ГУЛаг

И ни Пушкину, ни Лермонтову за дерзкую литературу не давали сроков, Толстого за
открытый подрыв государства не тронули пальцем. «Где бы ты был 14 декабря в
Петербурге?» — спросил Пушкина Николай I. Пушкин ответил искренне: «На Сенатской». И
был за это… отпущен домой. А между тем мы, испытавшие машинно–судебную систему на
своей шкуре, да и наши друзья–прокуроры, прекрасно понимаем, чего стоил ответ Пушкина:
статья 58, пункт 2, вооружённое восстание, в самом мягком случае через статью 19
(намерение), — и если не расстрел, то уж никак не меньше десятки. И Пушкины получали в
зубы свои сроки, ехали в лагеря и умирали. (А Гумилёву и до лагеря ехать не пришлось,
разочлись чекистской пулей.)
Крымская война— изо всех войн счастливейшая для России — принесла не только
освобождение крестьян и александровские реформы — одновременно с ними родилось в
России мощное общественное мнение.
Ещё по внешности гноилась и даже расширялась сибирская каторга, как будто
налаживались пересыльные тюрьмы, гнались этапы, заседали суды. Но что это? —
заседали–заседали, а Вера Засулич, тяжело ранившая начальника столичной полиции (!), —
оправдана??.. (Та лёгкость, с которой освободили Засулич, докатилась до лёгкости, с какой
построили ленинградский Большой Дом— на этом самом месте…) И Вера Засулич не сама
покупала револьвер для стрельбы в Трепова, ей купили, потом меняли на больший калибр,
дали медвежий, — и суд даже не задал вопроса: а кто же купил? где этот человек? Такой
соучастник по русским законам не считался преступником. (По советским его бы тотчас
закатали под вышку.)
Семь раз покушались на самого Александра II (Каракозов 415 ; Соловьёв; близ
Александровска; под Курском; взрыв Халтурина; мина Тетерки; Гриневицкий). Александр II
ходил (кстати, без охраны) по Петербургу с испуганными глазами, «как у зверя, которого
травят» (свидетельство Льва Толстого, он встретил царя на частной лестнице 416 ). И что
же? — разорил и сослал он пол–Петербурга, как было после Кирова? Что вы, это и в голову
не могло прийти. Применил профилактический массовый террор? Сплошной террор, как в
1918 году? Взял заложников? Такого и понятия не было. Посадил сомнительных? Да как это
можно?!.. Тысячи казнил? Казнили— пять человек. Не осудили за это время и трёхсот. (А
если бы одно такое покушение было на Сталина, — во сколько миллионов душ оно бы нам
обошлось?)
В 1891 году, пишет большевик Ольминский, он был во всех Крестах— единственный
политический. Переехав в Москву, опять же был единственный и в Таганке. Только в
Бутырках перед этапом собралось их несколько человек!.. (И через четверть века
Февральская революция открыла в одесском тюремном замке — семерых политических, в
Могилёве— троих.)
С каждым годом просвещения и свободной литературы невидимое, но страшное царям
общественное мнение росло, а цари не удерживали уже ни поводьев, ни гривы, и Николаю II
досталось держаться за круп и за хвост.
Он не имел мужества для действия. У него и всех его правящих уже не было и
решимости бороться за свою власть. Они уже не давили, а только слегка придавливали и
отпускали. Они всё озирались и прислушивались — а что скажет общественное мнение?
Николай II воспретил осведомительную агентуру в войсковых частях, считая её
оскорблением армии. (И оттого никто из властей не знал, какая в армии ведётся пропаганда.)
А к революционерам потому и подсылали тощих осведомителей и питались только их

415 Кстати, у Каракозова был брат. Брат того, кто стрелял в царя! — прикиньте на нашу мерку. Наказан он
был так: «поведено ему впредь именоваться Владимировым». И никаких стеснений он не испытывал ни в
имуществе, ни в жительстве.

416 Л.Н.Толстой в воспоминаниях современников: В 2 т. Т. 1. [М.]: ГИХЛ, 1955, с. 180.