Page 758 - Архипелаг ГУЛаг

Вскоре прилетели на «дугласах» ещё новые и более важные генералы: Долгих (будто
бы в то время — начальник ГУЛАГа) и Егоров (замминистра МВД СССР). Было назначено
собрание в столовой, куда собралось до двух тысяч заключённых. И Кузнецов скомандовал:
«Внимание! Встать! Смирно!» — и с почётом пригласил генералов в президиум, а сам по
субординации стоял сбоку. (Иначе вёл себя Слученков. Когда из генералов кто–то обронил о
врагах здесь, Слученков звонко им ответил: «А кто из вас не оказался враг? Ягода — враг,
Ежов — враг, Абакумов— враг, Берия— враг. Откуда мы знаем, что Круглов лучше?»)
Макеев, судя по его записям, составил проект соглашения, по которому начальство
обещало бы никого не этапировать и не репрессировать, начать расследование, а зэки зато
соглашались немедленно приступить к работе. Однако когда он и его единомышленники
стали ходить по баракам и предлагали принять проект зэки честили их «лысыми
комсомольцами», «уполномоченными по заготовкам» и «чекистскими холуями». Особенно
враждебно встретили их на женском лагпункте, и особенно неприемлемо было для зэков
согласиться теперь на разделение мужских и женской зон. (Рассерженный Макеев отвечал
своим возражателям: «А ты подержался за сисю у Па–раси и думаешь, что кончилась
советская власть? Советская власть на своём настоит, всё равно!»)
Дни текли. Не спуская с зоны глаз — солдатских с вышек, надзирательских оттуда же
(надзиратели, как знающие зэков в лицо, должны были опознавать и запоминать, кто что
делает) и даже глаз лётчиков (может быть, с фотосъёмкой), — генералы с огорчением
должны были заключить, что в зоне нет резни, нет погрома, нет насилий, лагерь сам собой не
разваливается и повода нет вести войска на выручку.
Лагерь— стоял, и переговоры меняли характер. Золотопогонники в разных сочетаниях
продолжали ходить в зону для убеждения и бесед. Их всех пропускали, но приходилось им
для этого брать в руки белые флаги, а после вахты хоздвора, главного теперь входа в лагерь,
перед баррикадой, сносить обыск, когда какая–нибудь украинская дивчина в телогрейке
охлопывала генеральские карманы, нет ли, мол, там пистолета или гранат. Зато штаб
мятежников гарантировал им личную безопасность!..
Генералов проводили там, где можно (конечно, не по секретной зоне хоздвора), и
давали им разговаривать с зэками и собирали для них большие собрания по лагпунктам.
Блеща погонами, хозяева и тут рассаживались в президиумах — как раньше, как ни в чём не
бывало.
Арестанты выпускали ораторов. Но как трудно было говорить! — не только потому,
что каждый писал себе этой речью будущий приговор, но и потому, что слишком разошлись
знания и представления об истине у серых и у Голубых, и почти ничем уже нельзя было
пронять и просветить эти дородные благополучные туши, эти лоснящиеся дынные головы.
Кажется, очень их рассердил старый ленинградский рабочий, коммунист и участник
революции. Он спрашивал их, что это будет за коммунизм, если офицеры пасутся на
хоздворе, из ворованного с Обогатительной фабрики свинца заставляют делать себе дробь
для браконьерства; если огороды им копают заключённые; если для начальника лагпункта,
когда он моется в бане, расстилают ковры и играет оркестр.
Чтоб меньше было такого бестолкового крику, эти собеседования принимали и вид
прямых переговоров по высокому дипломатическому образцу: в июне как–то поставили в
женской зоне долгий столовский стол и по одну сторону на скамье расселись
золотопогонники, а позади них стали допущенные для охраны автоматчики. По другую
сторону стола сели члены Комиссии, и тоже была охрана— очень серьёзно стояла она с
саблями, пиками и рогатками. А дальше подтал–пливались зэки — слушать толковище, и
подкрикивали. (И стол не был без угощений! — из теплиц хоздвора принесли свежие
огурцы, с кухни— квас. Золотопогонники грызли огурцы не стесняясь…)
И ещё было как–то полускрытое совещание лагерной Комиссии с пятью генералами
МВД в домике у вахты 3–го лагпункта.
Требования–просьбы восставших были сформулированы ещё в первые два дня и теперь
повторялись многократно: