Page 753 - Архипелаг ГУЛаг

воскресенье, — перекликались ими третья и вторая зоны, как на большом хулиганском
гуляньи
(эти свисты были ещё один удачный вклад блатных в общее дело). И надзиратели
дрогнули, не кончили своих обязанностей и убежали из зон. Один только офицер сплоховал
(старший лейтенант интендантской службы Медвежонок), задержался по своим делам и взят
был до утра в плен.
Лагерь остался за зэками, но они были разделены. По подступившимся к внутренним
стенам — вышки открывали пулемётный огонь. Нескольких уложили, нескольких ранили.
Фонари опять все перебили из рогаток, но вышки светили ракетами. Вот тут 3–му лагпункту
пригодился хозофицер: с одним оторванным погоном его привязали к концу стола,
выдвинули к стене (с их стороны предзонника не сделали), и он вопил из темноты своим:
«Не стреляйте, здесь я, Медвежонок! Здесь я, не стреляйте!»— ас вышек его матюгали: а ты
врагам не попадайся. В конце концов зэки пожалели его и отпустили, с расстройством.
Длинными столами били по колючке, по свежим столбикам предзонника, но под огнём
нельзя было ни проломить стену, ни лезть через неё, — значит, надо было подкопаться. Как
всегда, в зоне не было лопат, кроме пожарных. Пошли в ход поварские ножи, миски.
В эту ночь, с 18 на 19 мая, безоружные люди под пулемётным огнём прошли
подкопами и проломами все стены ненова соединили все лагпункты и хоздвор. Теперь
вышки перестали стрелять. А на хоздворе инструмента было вдоволь. Вся дневная работа
каменщиков с погонами пошла насмарку. Под кровом ночи ломали предзонники, расширяли
проходы в стенах, чтобы не стали они западнёй (в другие дни их сделали шириной метров в
двадцать).
В эту же ночь пробили стену и в 4–й лагпункт, тюремный. Надзорсостав, охранявший
тюрьмы, бежал кто к вахте, кто к вышкам, им спускали лестницы. Узники громили
следственные кабинеты. Тут были освобождены из тюрьмы и те, кому предстояло завтра
стать во главе восстания: бывший полковник Красной армии Капитон Кузнецов (выпускник
Фрунзенской академии, уже немолодой; после войны он командовал полком в Германии и
кто–то у него сбежал в Западную — за это и получил он срок; а в лагерной тюрьме он сидел
«за очернение лагерной действительности» в письмах, отосланных через вольняшек);
бывший старший лейтенант Красной армии Глеб Слученков (он побывал в плену, как
некоторые говорят— и власовцем).
В «новой» тюрьме сидели жители посёлка Кенгира, бытовики. Сперва они поняли так,
что в стране — всеобщая революция, и с ликованием приняли неожиданную свободу. Но,
быстро узнав, что революция — слишком местного значения, бытовики лояльно вернулись в
свой каменный мешок и безо всякой охраны честно жили там весь срок восстания — лишь за
едою ходили в столовую мятежных зэков.
Мятежных зэков! — которые уже трижды старались оттолкнуть от себя и этот мятеж, и
эту свободу. Как обращаться с такими дарами, они не знали, и больше боялись их, чем
жаждали. Но с неуклонностью морского прибоя их бросало и бросало в этот мятеж.
Что оставалось им? Верить обещаниям? Снова обманут, это хорошо показали
рабовладельцы вчера, да и раньше. Стать на колени? Но они все годы стояли так и не
выслужили милости. Проситься сегодня же быть наказанными? — но наказание сегодня, как
и через месяц свободной жизни, будет одинаково жестоко от тех, чьи суды работают
машинно: если четвертаки, так уж всем вкруговую, без пропуска.
Бежит же беглец, чтоб испытать хоть один день свободной жизни. Так и эти восемь
тысяч человек не столько подняли мятеж, сколько бежали в свободу, хоть и не надолго!
Восемь тысяч человек вдруг из рабов стали свободными, и предоставилось им — жить!

Привычно ожесточённые лица смягчились до добрых улыбок 456 . Женщины увидели
мужчин, и мужчины взяли их за руки. Те, кто переписывались изощрёнными тайными

456 Это отметил недоброжелатель Макеев.