Page 759 - Архипелаг ГУЛаг

— наказать убийцу евангелиста;
— наказать всех виновных в убийствах с воскресенья на понедельник в хоздворе;
— наказать тех, кто избивал женщин;
— вернуть в лагерь тех товарищей, которые за забастовку незаконно посланы в
закрытые тюрьмы;
— не надевать больше номеров, не ставить на бараки решёток, не запирать бараков;
— не восстанавливать внутренних стен между лагпунктами;
— восьмичасовой рабочий день, как у вольных;
— увеличение оплаты за труд (уж не шла речь о равенстве с вольными);
— свободная переписка с родственниками и иногда свидания;
— пересмотр дел.
И хотя ни одно требование тут не сотрясало устоев и не противоречило Конституции (а
многие были только — просьба о возврате в старое положение), — но невозможно было
хозяевам принять ни мельчайшего из них, потому что эти подстриженные жирные затылки,
эти лысины и фуражки давно отучились признавать свою ошибку или вину. И отвратна, и
неузнаваема была для них истина, если проявлялась она не в секретных инструкциях высших
инстанций, а из уст чёрного народа.
Но всё–таки затянувшееся это сидение восьми тысяч в осаде клало пятно на репутацию
генералов, могло испортить их служебное положение, и поэтому они обещали. Они обещали,
что требования эти почти все можно выполнить, только вот (для правдоподобия) трудно
будет оставить открытой женскую зону, это не положено (как будто в ИТЛ двадцать лет
было иначе), но можно будет обдумать, какие–нибудь устроить дни встреч. А вот начать в
зоне работу следственной комиссии (по обстоятельствам расстрелов) генералы внезапно
согласились. (Но Слученков разгадал и настоял, чтоб этого не было: под видом показаний
будут стукачи дуть на всё, что происходит в зоне.) Пересмотр дел? Что ж, и дела, конечно,
будут пересматривать, только надо подождать. Но что совершенно безотложно — надо
выходить на работу! на работу! на работу!
А уж это зэки знали: разделить на колонны, оружием положить на землю, арестовать
зачинщиков.
«Нет, — отвечали они через стол и с трибуны. — Нет! — кричали из толпы. —
Управление Степлага вело себя провокационно! Мы не верим руководству Степлага! Мы не
верим МВД!»
— Даже МВД не верите? — поражался заместитель министра, вытирая лоб от
крамолы. — Да кто внушил вам такую ненависть к МВД?
Загадка.
— Члена Президиума ЦК! Члена Президиума ЦК! Тогда поверим! — кричали зэки.
— Смотрите! — угрожали генералы — Будет хуже!
Но тут вставал Кузнецов. Он говорил складно, легко и держался гордо.
— Если войдёте в зону с оружием, — предупреждал он, — не забывайте, что здесь
половина людей— бравших Берлин. Овладеют и вашим оружием!
Капитон Кузнецов! Будущий историк кенгирского мятежа разъяснит нам этого
человека. Как понимал и переживал он свою посадку? В каком состоянии представлял своё
судебное дело? давно ли просил о пересмотре, если в самые дни мятежа ему пришло из
Москвы освобождение (кажется, с реабилитацией)? Только ли профессионально–военной
была его гордость, что в таком порядке он содержит мятежный лагерь? Встал ли он во главе
движения потому, что оно его захватило? (Я это отклоняю.) Или, зная командные свои
способности, — для того, чтобы умерить его, ввести в берега (и взаимные расправы
предотвратить, сдерживая Слученкова) и укрощенной волною положить под сапоги
начальству? (Так думаю.) Во встречах, переговорах и через второстепенных лиц он имел
возможность передать карателям то, что хотел, и услышать от них. Например, в июне был
случай, когда отправляли за зону для переговоров ловкача Маркосяна с поручением от
Комиссии. Воспользовался ли такими случаями Кузнецов? Допускаю, что и нет. Его позиция