Page 777 - Архипелаг ГУЛаг

Да и куда бежать? К к о м у бежать?..
Тёртые ловкачи теоретических обоснований быстро пристроили: бежать — не время,
нужно ждать. И вообще бороться не время, тоже нужно ждать. В начале 30–х годов Н.Я.
Мандельштам отмечает у чердынских ссыльных социалистов полный отказ от
сопротивления. Даже — ощущение неизбежной гибели. И единственную практическую
надежду: когда будут новый срок добавлять, то хоть бы без нового ареста, дали бы
расписаться тут же, на месте— и тогда хоть не разорится скромно–налаженный быт. И
единственную моральную задачу: сохранить перед гибелью человеческое достоинство.
Нам, после каторжных лагерей, где мы из раздавленных единиц внезапно стали
соединяться, — грустно поминать этот процесс всеобщего расчленения. Но в наши
десятилетия идёт общественная жизнь к расширению и полноте (вдох), а тогда она шла к
угнетению и сжатию (выдох).
Так негоже нашей эпохе судить эпоху ту.
А ещё у ссылки были многие градации, что тоже разъединяло и ослабляло ссыльных.
Были разные сроки обмена удостоверений личности (некоторым — ежемесячно, и это с
изнурительными процедурами). Дорожа не попасть в категорию худшую, должен был
каждый блюсти правила.
До начала 30–х годов сохранялась и самая смягчённая форма: не ссылка, а минус. В
этом случае репрессированному не указывали точного места жительства, а давали выбрать
город за минусом скольких–то. Но, однажды выбрав, к месту этому он прикреплялся на тот
же трёхлетний срок. Минусник не ходил на отметки в ГПУ, но и выезжать не имел права. В
годы безработицы биржа труда не давала минусникам работы; если ж он умудрялся
получить её, — на администрацию давили: уволить.
Минус был булавкой: им прикалывалось вредное насекомое и так ждало покорно, пока
придёт ему черёд арестоваться по–настоящему.
А ещё же была вера в этот передовой строй, который не может, не будет нуждаться в
ссылке! Вера в амнистию, особенно к блистательной 10–й годовщине Октября!..
И амнистия пришла, амнистия — ударила. Четверть срока (из трёх лет— 9 месяцев)
стали сбрасывать ссыльным, и то не всем. Но так как раскладывался Большой Пасьянс, и за
тремя годами ссылки дальше шли три года политизолятора и потом снова три года
ссылки, — это ускорение на 9 месяцев нисколько не украшало жизни.
А там приходила пора и следующего суда. Анархист Дмитрий Венедиктов к концу
трёхлетней тобольской ссылки (1937) был взят по категоричному точному обвинению:
«распространение слухов о займах (какие же могут быть слухи о займах, наступающих
кажегод с неизбежностью майского расцвета?..) и недовольство советской властью» (ведь
ссыльный должен быть доволен своей участью). И что ж дали за такие гнусные
преступления? Расстрел в 72 часа и не подлежит обжалованию! (Его оставшаяся дочь Галина
уже мелькнула на страницах этой книги.)
Такова была ссылка первых лет завоёванной свободы, и таков путь полного
освобождения от неё.
Ссылка была— предварительным овечьим загоном всех назначенных к ножу.
Ссыльные первых советских десятилетий были не жители, а ожидатели — вызова туда.
(Были умные люди — из бывших, да и простых крестьян, ещё в 20–е годы понявшие всё
предлежание. И, окончив первую трёхлетнюю ссылку, они на всякий случай там же,
например в Архангельске, оставались. Иногда это помогало больше не попасть под
гребешок.)
Вот как для нас обернулась мирная шушенская ссылка, да и туруханская с какао.
Вот чем была у нас догружена овидиева тоска.

Глава 2. МУЖИЧЬЯ ЧУМА

Тут пойдёт о малом, в этой главе. О пятнадцати миллионах душ. О пятнадцати