Page 802 - Архипелаг ГУЛаг

копать садовую землю при доме отдыха рудоуправления, — чтоб не оскорбить Стахановцев,
отдыхающих там. Даже с поста телятницы комендант согнал М. Сумберг: «Вас не на дачу
прислали, идите сено метать!» Еле–еле отбил её председатель. (Она спасла ему телят от
бруцеллёза. Она полюбила сибирскую скотину, находя её добрее эстонской, и не привыкшие
к ласке коровы лизали ей руки.)
Вот понадобилось срочно грузить зерно на баржу — и спецпереселенцы бесплатно и
безнаградно работают 36 часов подряд (река Чулым). За эти полтора суток — два перерыва
на еду по 20 минут и один раз отдых 3 часа. «Не будете — сошлём дальше на север!» Упал
старик под мешком — комсомольцы–надсмотрщики пинают его ногами.
Отметка— еженедельно. До комендатуры— несколько километров? старухе — 80 лет?
Берите лошадь и привозите! — При каждой отметке каждому напоминается: побег— 20 лет
каторжных работ.
Рядом — комната оперуполномоченного. И туда вызывают. Там поманят лучшей
работой. И угрозят выслать дочь единственную — за Полярный круг, от семьи отдельно.
А — чего они не могут? На каком чуре когда их рука останавливалась совестью?..
Вот задания: следить за такими–то. Собирать материалы для посадки такого–то.
При входе в избу любого комендантского сержанта все спецпереселенцы, даже
пожилые женщины, должны встать и не садиться без разрешения.
Да не понял ли нас читатель так, что спецпереселенцы были лишены гражданских
прав?
О нет, нет! Все гражданские права за ними полностью сохранялись. У них не
отбирались паспорта. Они не были лишены участия во всеобщем, равном, тайном и прямом
голосовании. Этот миг высокий, светлый — из нескольких кандидатов вычеркнуть всех,
кроме своего избранника, — за ними был свято сохранён. И подписываться на заём им тоже
не было запрещено (вспомним мучения коммуниста Дьякова в лагере, лишённого этой
возможности). Когда вольные колхозники, бурча и отбраниваясь, еле давали по 50 рублей, с
эстонцев выжимали по 400: «Вы — богатые. Кто не подпишется — не будем посылок
передавать. Сошлём ещё дальше на север».
И — сошлют, а почему бы нет?..
О, как томительно! Опять и опять одно и то же. Да ведь, кажется, эту часть мы начали с
чего–то нового: не лагерь, но ссылка. Да ведь, кажется, эту главу мы начали с чего–то
свежего: не административные ссыльные, но спецпереселенцы.
А пришло всё к тому ж.
И надо ли, и сколько надо теперь ещё, и ещё, и ещё рассказывать о других, об иных, об
инаких ссыльных районах? Не о тех местах? Не о тех годах? Нациях не тех.
А кехже?..

* * *

Впереслойку расселенные, друг другу хорошо видимые, выявляли нации свои черты,
образ жизни, вкусы, склонности.
Среди всех отменно трудолюбивы были немцы. Всех бесповоротнее они отрубили
свою прошлую жизнь (да и что за родина у них была на Волге или на Маныче?) Как когда–то
в щедроносные екатерининские наделы, так теперь вросли они в бесплодные суровые
сталинские, отдались новой ссыльной земле как своей окончательной. Они стали
устраиваться не до первой амнистии, не до первой царской милости, а— навсегда.
Сосланные в 41–м году наголё, но рачительные и неутомимые, они не упали духом, а
принялись и здесь так же методично, разумно трудиться. Где на земле такая пустыня,
которую немцы не могли бы превратить в цветущий край? Не зря говорили в прежней
России: немец что верба, куда ни ткни, тут и принялся. На шахтах ли, в МТС, в совхозах не
могли начальники нахвалиться немцами — лучших работников у них не было. К 50–м годам
у немцев были — среди остальных ссыльных, а часто и местных— самые прочные,