Page 816 - Архипелаг ГУЛаг

Это была ведомость инвентаризации и переоценки всех наличных товаров
универсального магазина в ауле Айдарлы. Инспекторы и товароведы кок–терекского райпо
составили эту ведомость, а я теперь прокручивал на арифмометре и снижал цену, на какой
товар на 7,5 процентов, на другой— на полтора. Цены катастрофически снижались, и можно
было ожидать, что к новому учебному году и финал, и глопус будут проданы, гвозди найдут
себе места в велосипедах, и только большой завал пряника, вероятно ещё довоенного,
клонился к разряду неликвидов. А водка, хоть и подорожай, дольше 1 мая не задержится.
Снижение цен, которое, по сталинскому заводу, прошло под 1 апреля и от которого
трудящиеся выиграли сколько–то миллионов рублей (вся выгода была заранее подсчитана и
опубликована), — больно ударило по мне.
Уже месяц, проведенный в ссылке, я проедал свои лагерные «хозрасчётные» заработки
литейщика — на воле поддерживался лагерными деньгами! — и всё ходил в районо
узнавать: когда ж возьмут меня? Но змееватая заведующая перестала меня принимать, два
толстых инспектора всё менее находили времени что–то мне буркнуть, а к исходу месяца
была мне показана резолюция облоно, что школы Кок–Терек–ского района полностью
укомплектованы математиками и нет никакой возможности найти мне работу.
Тем временем я писал, однако, пьесу (о контрразведке 1945 года), не проходя
ежедневного утреннего и вечернего обыска и не нуждаясь так часто уничтожать написанное,
как прежде. Ничем другим я занят не был, и после лагеря мне понравилось так. Один раз в
день я ходил в «Чайную» и там на два рубля съедал горячей похлёбки— той самой, которую
тут же отпускали в ведре и для арестантов местной тюрьмы. Ахлеб–черняшку продавали в
магазине свободно. А картошки я уже купил, и даже— ломоть свиного сала. Сам, на ишаке,
привёз я саксаула из зарослей, мог и плиту топить. Счастье моё было очень недалеко от
полного, и я так задумывал: не берут на работу— не надо, пока деньги тянутся— буду пьесу
писать, в кои веки такая свобода!
Вдруг на улице один из комендантов поманил меня пальцем. Он повёл меня в райпо, в
кабинет председателя, как бомба толстого казаха, и сказал со значением:
— Математик.
И что за чудо? Никто не спросил меня, за что я сидел, и не дал заполнять
автобиографии и анкеты — тотчас же его секретарша, ссыльная гречанка–девчёнка,
кинематографически красивая, отстукала одним пальцем на машинке приказ о назначении
меня плановиком–экономистом с окладом 450 рублей в месяц. В тот же день и с такой же
лёгкостью, без всяких анкетных изучений, были зачислены в райпо ещё двое
непристроенных ссыльных: капитан дальнего плавания Василенко и ещё неизвестный мне,
очень затаённый Григорий Самойлович Маковоз. Василенко уже носился с проектом
углублять реку Чу (её в летние месяцы переходила вброд корова) и налаживать катерами
сообщение, просил комендатуру пустить его исследовать русло. Его однокурсник по
мореходному училищу, по парусному бригу «Товарищ», капитан Ман в эти дни снаряжал
«Обь» в Антарктиду — а Василенко гнали кладовщиком в райпо.
Но не плановиком, не кладовщиком, не счетоводом — все трое мы были брошены на