Page 844 - Архипелаг ГУЛаг

А пока это всё плели и ткали, пока крыльями в бреши усиленно хлопали, сзади, по той
стороне стены, подмащивались лесами и взбирались наверх главные в этом деле каменщики:
чтобы немножко писатели, но чтоб и потерпевшие, чтоб и сами в лагере посидели, а то ведь
и дураки не поверят, — подмащивались Борис Дьяков, Георгий Шелест, Галина Серебрякова
да Алдан–Семёнов.
Ретивости у них не отнять, они на эту брешь ещё с первых дней замахивались, они на
неё сразу безо всяких ещё подмостей самоножно прыгали и раствор туда шлёпали, да не
доставали.
Серебрякова— та плиту готовую принесла в затычку— закрыть пробоину, и ещё с
избытком: принесла роман об ужасах следствия над коммунистами — как глаза вырывали,
как ногами топтали. Но объяснили ей, что не подходит камень, не туда, что это новая дырка
только будет.
А Шелест, бывший комбриг ВЧК, ещё и прежде предлагал свой рассказик «Самородок»
в «Известия», да пока тема была не разрешена— на кой он? Теперь, за 12 дней до пробоины,
но уже зная, где она пройдёт, наложили «Известия» шелестовский пластырь. Однако не
удержал: пробило, как и не было.
Ещё дымилось в стене — стал подскакивать Дьяков, нашвыривать туда свои «Записки
придурка». Да кирпич лакшинской рецензии как раз ему на голову свалился: разоблачили
Дьякова, что он в лагере шкуру спасал, больше ничего.
Нет, так не пойдёт. Нет, тут надо основательно. И стали строить
леса.
Ушло на это полтора года, перебивались пока газетными статьями, порханьем
перепончатых крыльев. А как подмостились и кран подвели— тут кладка пошла вся разом: в
июле 1964 — «Повесть о пережитом» Дьякова, «Барельеф на скале» Алдан–Семёнова, в
сентябре — «Колымские записи». В том же году в Магадане выскочила и книжечка Вяткина
«Человек рождается дважды».
И — всё. И — заложили. И спереди, на месте закладки, совсем другое нарисовали:
пальмы, финики, туземцы в купальных костюмах. Архипелаг? Как будто Архипелаг. А
подменили? Да, подменили…
Я этих книг уже коснулся, говоря о благонамеренных (Часть Третья, глава 11), и если
бы расхождение наше с ними кончалось литературой, не было бы потребности мне на них и
отзываться. Но поскольку взялись они оболгать Архипелаг, — должен я пояснить, где
именно у них декорация. Хотя читатель, одолевший всю мою вот эту книгу, пожалуй, и сам
легко разглядит.
Первая и главная их ложь в том, что на их Архипелаге не сидит народ, наши Иваны.
Порознь или вместе нащупав, но лгут они дружно тем, что делят заключённых на: 1) честных
коммунистов (с частным подразделением— беспартийные пламенные коммунисты) и 2)
белогвардейцев–власовцев–полицаев–бандеровцев (вали в кучу).
Но все перечисленные вместе составляли в лагере не более 10–15%. А остальные
85%— крестьяне, интеллигенция и рабочие, вся собственно Пятьдесят Восьмая и все
бесчисленные несчастные «указники» за катушку ниток и за подол колосков — у них не
вошли, пропали! А потому пропали, что эти авторы искренне не заметили своего
страдающего народа!
Это быдло для них и не существует, раз, вернувшись с лесоповала, не поёт шёпотом
«Интернационал». Глухо упоминает Шелест о сектантках (даже не о сектантах, он их в
мужских лагерях не видел!), где–то промелькнул у него один ничтожный вредитель (так и
понимаемый как вредитель), один ничтожный бытовик — и всё. И все национальности
окраин тоже у них выпали. Уж Дьяков по времени своей сидки мог бы заметить хоть
прибалтийцев? Нет, нету! (Они б и западных украинцев скрыли, да уж те слишком активно
себя вели.)
Весь туземный спектр выпал у них, только две крайние линии остались! Ну да ведь это
для схемы и нужно, без этого схему не построишь.